Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
— Это — большая лесная мельница! Она мелет бревна и зовется Свартвик! — прокричал орел.
Мальчик вспомнил ветряные мельницы у них дома, в родных краях. Как мирно стояли они среди зеленых равнин, медленно вращая крыльями! Эта же мельница, предназначенная для того, чтобы перемалывать урожай, снятый в лесу, — располагалась у самого берега. На воде перед ней плавало множество бревен, и одно за другим их втаскивали железными цепями но наклонному помосту в дом, напоминавший огромный сарай. Что творилось с ними там, внутри, мальчик видеть не мог, но он слышал страшный шум и грохот. А с другой стороны дома выбегали небольшие вагонетки, доверху груженные белыми досками. Вагонетки катились по блестящим рельсам
— Здесь трудятся так, что скоро распилят весь лес в Медельпаде, — сказал мальчик.
Орел чуть пошевелил крыльями, и они тотчас увидели другой лесопильный завод, примерно такой же большой, как и первый, — с лесопилкой, складом досок, причалом и жилищами рабочих.
— Вот тебе еще одна из этих огромных лесных мельниц! А зовется она Кубикенборг! — закричал орел.
— Видно, лес дает куда больший урожай, чем можно было бы ожидать, — сказал мальчик. — Но это, должно быть, последняя на нашем пути мельница из тех, что перемалывают бревна.
Горго, тихо шевеля крыльями, пролетел еще мимо нескольких лесопильных заводов и приблизился к большому городу. Услышав, что мальчик спрашивает, какой это город, орел прокричал:
— Это — Сундсвалль! Наипервейшая усадьба во всей лесопильной округе!
Мальчик вспомнил города на юге, в Сконе, такие серые, такие старые и хмурые на вид. Здесь же, на сумрачном севере, город Сундсвалль, уютно расположенный на берегу прекрасного залива, выглядел новехоньким, радостным и каким-то сверкающим. А если смотреть на него сверху, он казался особенно праздничным и веселым; в самой середине города теснились высокие каменные дома, такие великолепные, какие едва ли сыщешь и в самом Стокгольме. Множество деревянных домиков, утопавших в небольших садиках, широким поясом окружали эти каменные дома, но не вплотную, а немного отступя. Казалось, эти деревянные домики знали свое место, знали, что они не чета каменным, и не смели придвинуться к ним поближе.
— Этот город — богат и могуч! — сказал мальчик. — Неужто он стал таким благодаря тощей лесной почве?
Шевельнув крыльями, орел перелетел к острову Альнён, лежавшему прямо против Сундсвалля. Мальчик был поражен: сколько лесопильных заводов выстроилось здесь вдоль берегов! Один подле другого расположились они и на острове Альнён, и на суше прямо против острова — завод к заводу, склад к складу. Мальчик, насчитав по крайней мере сорок таких заводов, решил, что на самом деле их гораздо больше!
— Ну и чудеса здесь на севере, — сказал он. — Таких мне нигде за все путешествие видеть не приходилось. Жизнь так и кипит! Удивительная у нас страна! Куда ни прилетишь, всюду найдется для людей работа, которая их прокормит!
XLII УТРО В ОНГЕРМАНЛАНДЕ
ХЛЕБ
Суббота, 18 июня
На другое утро, пролетев немного над провинцией Онгерманланд, орел сказал, что нынче он голоден и ему надо непременно раздобыть себе корм. Посадив мальчика на громадную сосну, стоявшую на высоком горном кряже, он улетел.
Мальчик нашел себе уютное местечко на развилине двух ветвей и сидел там, глядя вниз на Онгерманланд. Утро стояло пригожее, солнце позолотило верхушки деревьев, слабый ветерок, играя, шевелил хвою, из лесу доносилось дивное благоухание. Перед мальчиком раскинулся чудный край. Нильс был весел, беззаботен, и ему казалось, что никому на свете не живется
Перед ним открывался широкий, ничем не заслоняемый вид на все стороны. На западе поднимались утесы и горные вершины. И чем дальше они отстояли от него, тем более дикими и высокими казались. На востоке тоже громоздились гряды гор, но они, постепенно опускаясь, становились все ниже, пока не превращались у самого моря в настоящую равнину.
Повсюду сверкали реки и речушки, то и дело образовывавшие водопады и пороги, затруднявшие их бег в горах. Но стоило им приблизиться к побережью, как эти же реки и речушки широко расстилали свои сверкающие воды. Мальчик видел с дерева и Ботнический залив.
У берега он был усеян точками островов и изрезан зубцами мысов. А дальше, в глубине, чистая гладь залива казалась подернутой сплошной голубой пеленой, как летнее небо.
«Здешний край похож на речной берег, над которым недавно пролился дождь и где еще виднеются оставленные им ручейки; ручейки эти растекаются по всему берегу, прокладывая борозды и заполняя их водой. Они змеятся, извиваются, а после сбегаются воедино, — думал мальчик. — До чего же красив Онгерманланд! Помнится, старик лапландец в Скансене говаривал, что Швеция в недобрый для нее час была перевернута кверху ногами. Все смеялись над ним, но он стоял на своем и все повторял: если б эти люди только видели, как чудесно там, наверху, на севере, они бы поняли: вряд ли с самого начала северным землям было предназначено лежать так далеко, на краю света. И я почти уверен, что лапландец говорил правду».
Насмотревшись вволю на открывавшийся перед ним прекрасный вид, мальчик снял со спины котомку, вытащил оттуда кусочек белой крупитчатой булочки и стал есть. «Пожалуй, такой вкусной булки я не едал, — думал он — А как много еще осталось! Хватит, пожалуй, на несколько дней. Не думал я вчера, что раздобуду такое богатство!»
Смакуя булочку, он стал вспоминать, как она к нему попала. «Оттого она и кажется такой вкусной, что досталась мне просто чудом», — подумал он.
Орел и мальчик покинули Медельпад еще накануне вечером. Только они перелетели пределы Онгерманланда, как мальчик увидел речную долину и реку. Они были красивее всех остальных долин и рек, виденных им во время путешествия.
Долина раскинулась среди гор на диво просторно, так что мальчику пришло на ум — уж не вырыла ли ее в стародавние времена другая река, много крупнее и мощнее той, которая текла там сейчас. А после того, как вырыли долину, она мало-помалу стала заполняться песком и землей, конечно, не вся сразу, а начиная от подножия гор. Уже в этом песке и земле та река, что теперь бежала по долине, тоже широкая и многоводная, прорыла глубокое русло и сотворила себе великолепные, затейливо изрезанные берега. Они то опускались вниз мягкими пологими склонами, пестрыми от разбросанных повсюду красных, голубых и желтых цветов, таких ярких, что даже издали мальчик различал их; то поднимались ввысь отвесными стенами и башнями там, где береговая насыпь была твердая-претвердая и даже не могла ее сточить.
С высоты мальчику казалось, будто внизу он видит одновременно три разных мира. Глубоко, на дне долины, где бежала вперед река, был один мир. Там сплавляли лес, там от причала к причалу устремлялись речные суда, шумели лесопильные заводы, нагружались большие баржи. Там ловили лососей, плавали на веслах, ходили под парусами. Там взад-вперед стаями летали ласточки, которые вили гнезда в крутом, отвесном склоне.
Но чуть повыше, на равнине, простиравшейся до подножья гор, начинался совсем другой мир! Там поднимались усадьбы, селения и церкви, а крестьяне засевали свои небольшие пашни. Там повсюду зеленели луга, пасся скот; там, в огородиках, засаженных капустой, трудились женщины; там змеились проселки, шумели по железной дороге поезда.