Удивительное свойство моряков жить под водой
Шрифт:
Женское внимание мне льстило, только если женщина хотела взять ровно столько, сколько я мог дать. Как Ивэн я не имел ничего, да и похожим на него мог показаться только после основательной порции абсента.
– Угостишь чем-нибудь? – спросил я, разглядывая массивную входную дверь.
– Муж пьет ром, – сказала женщина.
– Дубовая, – кивнул я на дверь.
– Ага.
– Открывай.
Судя по обстановке, муж и в самом деле служил во флоте. Дом в три уровня походил на полубак и квартердек с кают-компанией и нактоузом. Подводник был мужик хоть куда, помимо жены содержал еще двух любовниц. Хоть это и говорила его жена, можно было не сомневаться.
– Ты
Я долго бы не затыкался, если бы ни заметил, что женщина уснула, уткнувшись носом в подушку. Она посапывала, как уставший наигравшийся ребенок.
Почему-то было грустно наблюдать чью-то безмятежность. Я дотянулся до радиоприемника и включил негромко. В темноте запел уставший голос раскусившего жизнь мужика:
– Ты спишь и не знаешь, что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих, я лежу в темноте…
Ничего удивительного, ведь не один я такой догадливый.
26
Кто я такой? Почему моя мечта о море, как инстинкт самосохранения, и не надо выбирать судьбу, она меня уже выбрала? Как я попал в мир, с которым у меня так мало общего? Моя голова раскалывалась от этих вопросов. Я открыл глаза.
– Кто ты такой?! – кричала надо мной женщина.
– Хорошо же ты вчера набралась…
– Кто ты такой?! Как ты сюда попал?! – женщина стучала кулачками по моей голове.
Мне встречались такие заполошные, у которых после беспокойного вечера отшибало память по утру. Сказать было нечего. К тому же с опухшей рожей я совсем не походил на Ивэна Макгрегора.
– Осенью двухтысячного года мы плавали с твоим мужем на Аляску, – пытался я хоть как-то выкрутиться.
– Держись от меня подальше, прохвост! – хлестала меня женщина.
– Это недоразумение, я не…
Наверняка женщина на завтрак глотала какие-то таблетки, другого объяснения её безумию не было. Я не сказал и десяти слов, как она вытолкала меня с черного хода.
На улице я долго не мог придти в себя. Мутило, как будто внутри гнила рыбья требуха. Прикидывая, как выбраться в город, я дошел до перекрестка, где стояли мусорные баки. Дальше жилья не было. И тут меня вытошнило от вони. У бачка копошился старик, я сразу узнал того безумца, испившего эликсир молодости. Старик тоже признал меня, он так и сказал,
– Я знаю, кто ты такой, ты тот парень, которому эликсир молодости отшиб мозги.
– Точно, а ты тот самый старикан, которого эликсир чуть не вогнал в могилу. Ты единственный, кто помнит хозяина.
– Твоя половина у меня, – сказал старик.
– Это много? Хватит на поход к массажисту?
Старик сделал жест, показывающий, что он хочет обнять мир, а может постучаться в тысячу и одну дверь.
27
Много разных встреч, случайных и предполагаемых, происходит с человеком. Но в итоге оказывается, что их было всего две-три, после которых жизнь по-настоящему изменилась.
Старик подбрасывал в костер обломки мебели. Мы сидели под обрывом у реки и жарили на кленовых ветках дешевые сосиски, как заправские бродяги.
– Все кругом говорят, что человек теряет связь с природой. Он хочет жить долго, чуть ли не вечно, но делает всё наоборот. Что значит быть свободным? Это значит быть живым, радостным и голодным. Скажи, можно ли быть свободным за чужой счёт? Вот и я не могу быть свободным за твой счёт, и отдам тебе половину. Но я хочу увидеть, что будет с теми, кто продал душу за унитаз из слоновой кости. С теми, кто похоронил себя на мягком диване перед телевизором. Когда-то я работал контролером на железной дороге, видел разных людей, многие из них умерли, не дожив до пятидесяти. Мертвыми они ездили на работу и сидели на своих местах с такими лицами, словно мир за окном полит нечистотами. По-настоящему живых людей я встретил мало…
Старика было смешно слушать, я ничего не понимал, и развлекался от мысли, что жизнь ведёт себя так паскудно. Мне казалась, что это последняя вечеринка в моей жизни, ниже опускаться было некуда.
– О какой половине ты всё время твердишь? – вклинился я в паузу, вглядываясь в обезображенное морщинами и шрамами лицо старика.
– У меня не было детей, я прожил одинокую жизнь, – продолжал он, глядя на гаснущее пламя, – сейчас я ни о чем не жалею, но было время, когда казалось, что жизнь несправедлива со мной. Теперь я знаю, каждый получает то, что способен вынести отсюда. Здесь не даётся ничего лишнего. Сначала меня преследовал огонь. Бродягой я стал, потому что сгорел мой дом вместе с женой. Я потерял последнее, когда сгорел дом хозяина, где я находил приют эти три года. Теперь меня преследует вода, каждую ночь мне снится бушующий океан.
Сосиски были готовы. Жара стояла такая, что я разделся и осторожно окунулся у берега. Левее в метрах двадцати он был замусорен, как после глобальной катастрофы, из песка торчали ржавые обломки какой-то техники, колеса и гнутая металлическая дверь. Когда я вылез, у костра лежал старый кожаный чемодан, похожий на подстреленного сотню лет назад опоссума.
– Половина твоя, – сказал старик и открыл чемодан.
Сначала я не поверил в то, что увидел. Пока не наклонился и не пощупал. Это были деньги. Разрази меня гром, это был «уазик».
28
В баре было душно как в гробу, кондиционеры не работали, вместо знакомого бармена посетителей обслуживала выпендрежная красотка предбальзаковского возраста.
– Уехал? – спросил я о ёё предшественнике.
Она молча кивнула.
– На море?
Она кивнула точно так же, как в первый раз.
– А с кондиционерами чего?
Она лишь пожала плечами.
– Пиво то хоть холодное?
– Холодное.
– Чего такая неразговорчивая, малышка?