Уездный город С***
Шрифт:
— Да, точно. Самый наглядный пример, — согласился староста. — Дрянь та ещё, но серьёзно навредить не может. Силы тянет, но по чуть-чуть, обычно когда окружающие сердятся или расстроены. Насколько я знаю, им всяческие нехорошие чувства и эмоции больше всего подходят.
Натан только кивнул, принимая к сведению. Он ощущал настойчивое желание задать пару вопросов одному из служащих уголовного сыска, причём служащим этим был отнюдь не Валентинов.
— А в нашу предыдущую встречу вы, выходит, остатки проклятья на мне разглядели? — предположил он, меняя тему.
— Ну да. Его не сложно заметить, если глаз намётанный. Действующее на рану похоже, а снятое, особенно если серьёзное было, смертельное, — остаётся шрам. Тебя, видать, кто-то очень сильный и толковый спас, зажило хорошо. Грешен, не удержался и решил тебя тогда немного поддразнить.
— Я так и понял, — усмехнулся Натан.
— А как вообще всё это работает? — не утерпела Брамс.
— Что работает, красавица? — удивился Рогов.
— Ну как же? Вот с силой вещевиков и живников всё ясно, а как с навьями? И вообще, как эта Навь выглядит и где именно она существует? По каким законам? На наш мир похожа? И как осуществляется связь, на каких принципах? И насколько она прочная? — заговорила Аэлита, с каждым словом всё более возбуждаясь и впадая в азарт. — Вообще, мне представляется нечто вроде бутылки Клейна, только это должно быть нечто несравнимо более сложное и многомерное. Я бы даже рискнула предположить, что это именно тот случай, когда на практике можно применить неевклидову геометрию. Как вы думаете, может, Николай Иванович тоже был знаком с этим миром? Может, именно эта встреча подтолкнула его к созданию его трудов?! Это, по крайней мере, очень объяснило бы его смелость и ту твёрдость, с которой он отстаивал собственные революционные идеи. Как досадно, что нет решительно никакой возможности узнать точно! Натан, мы же заглянем по дороге в библиотеку? Мне решительно необходимо освежить в памяти его учебник!
С каждым вопросом девушки лицо язычника всё больше вытягивалось, и Титов, глядя на него, едва удерживался от улыбки. Наверное, это было чрезвычайно мелочно и низко, но сейчас, благодаря Брамс, Натан чувствовал себя отмщённым за прошлый визит на этот остров, когда историк с явным удовольствием нагонял тумана и запутывал поручика.
— Заглянем, конечно, если хочешь, — с улыбкой вставил Титов, потому что девушка выдохлась и замерла, с надеждой глядя на него.
огов крякнул, косясь на вещевичку со сложной смесью опасения, недоверия и уважения в глазах.
— М-да. Признаться, я как-то… далёк от этого, м-да. А Николай Иванович — это?..
— Лобачевский же! — ответила Брамс, глянув на старосту с таким укором, словно других Николаев Ивановичей в природе никогда и не существовало.
Поручик, конечно, тоже не понял, чему так обрадовалась его гениальная невеста и о чём именно она толковала: совершенно неясно было, какую связь углядела Брамс между сказочными существами, неизвестным Титову учёным и ещё более непонятной немецкой бутылкой. Но он, по крайней мере, привык к чудачествам вещевички и был готов спокойно встретить почти любой её парадоксальный вывод или поступок.
— М-да, — повторил староста и вновь крякнул, не находя слов. Титову даже подумалось, что в подобном замешательстве тот оказался впервые в своей жизни.
— Скажите, а вы-то во всей этой… иерархии какое место занимаете? — спросил Натан, уводя разговор немного в сторону от метафизики сказочных существ и спасая тем самым хозяина дома от дальнейших потрясений. — И еще вы обещали рассказать, какое событие в жизни заставило вас задуматься о мудрости предков. Я правильно понимаю, именно после него вы узнали о существовании Нави?
— Кхм. Да, после него. Великанов на нас натравили, — пояснил Рогов, взяв себя в руки и стряхнув оцепенение. — Их немного было, но, заразы, крепкие — ни пуля ни снаряд не берёт, да еще невидимые. Поначалу думалось, что нас обстреливают чем-то уж больно прицельно, а потом… Я едва ли не последний из своих остался, когда наши навьи на помощь пришли. Вот там-то я, не иначе как с перепугу, начал замечать то, что прежде было скрыто. Ох и страху натерпелся, когда образины эти разглядел, что моих товарищей топтали! Думал, всё, преставился и в Геенне уже почти. А потом ничего, оклемался, привык. Я теперь, выходит, ведун — тот, кто ведает, то есть — знает. Вот я знаю, кто рядом с нами живёт, говорю с ними, договариваюсь. Мы друг другу помогаем, и через то нашей общине лучше: если с навьями по совести, то и они тем же отвечают. Вообще, я потом уже выяснил, что вот так, в Явь, навьи на войне приходили редко, они друг с другом дела свои решали как-то иначе. Как-то там всё это очень сложно устроено: если война у нас — навьям нехорошо, всё в разлад идёт, у них война — на нас смертями, болезнями и прочими катастрофами отдаётся, а вот если и там и там одновременно, вроде как вред в обоих мирах уравновешивается.
Увы, о том, кто мутит воду и сердит русалок, огов ничего не знал. То есть он подтвердил существование пришлого навьи, но что тот собой представлял, с какой целью прибыл и как давно — на эти вопросы он ответить не мог. Но по меньшей мере окончательно подтвердил её существование и заверил, что проявила себя она совсем недавно, вот аккурат со смертью первой жертвы, а до этого Данила и слыхом не слыхивал ни о каких пришлых. Так что факт наличия у убийцы потустороннего сообщника можно было считать доказанным: Натан был не готов поверить в такое совпадение.
Про способности навьев староста мог порассказать многое, но не про всех. Чудь подгорная свои таланты скрывала весьма старательно, да и про чужаков, сидов, язычник знал не так много. Единственно уверял, что общим почти для всех них являлось умение заморочить человека. Слабейшие просто заставляли не видеть себя, а вот на что были способны сильнейшие — оставалось только гадать. Например, тот же бука легко заставил Натана с Аэлитой заблудиться, а он хоть и не мелкий вредитель, но всё равно тварь не такая уж могущественная. И если на русской земле обитали смертельно опасные существа вроде вия, убивающего одним взглядом, наверняка и у соседей имелись свои чудовища, и уж вряд ли сюда прибыл бы какой-то кроткий агнец. Для подробностей же требовались хоть какие-то детали описания этого существа, а ими Титов не обладал.
Староста также не знал, как можно пригласить для разговора определённого навью и как вообще заставить его явиться; сам бывший историк общался с духами, которые были привязаны к определённым местам обитания — с домовыми, с лешими, с русалками и водяными, — а они были существами более простыми и сговорчивыми, нежели дивь. Но Рогов предположил, что у середника проблем с этим не возникнет: навьи в Явном мире, по его представлению, должны были слушаться посредника беспрекословно, и потому он советовал просто попытаться приказать.
Остров Титов покидал в задумчивости, в неопределённых чувствах. С одной стороны, он ждал чего-то большего, уж слишком значительной, огромной казалась недосказанность в прошлый визит. Но с другой — Рогов и так рассказал немало, и если бы Бобров не решил проявить снисходительность, всё это имело шанс стать подлинным откровением.
Аэлита же давно забыла о своём желании взглянуть на остров язычников, да и старосту с его рассказами выбросила из головы, стоило тому пропасть из виду. Гораздо больше занимала её сейчас новая идея: попытаться привязать мистические и очень расплывчатые понятия Яви и Нави к действительности с помощью сложных пространств «воображаемой» геометрии. На то, что для большинства людей сказочное объяснение как раз было куда проще и правдоподобнее тех теорий, к которым намеревалась обратиться Брамс, вещевичке тем более было плевать.