Уездный город С***
Шрифт:
— Хоро-о-ош! — с почти искренним восхищением протянула она, завершив осмотр.
Поручик только усмехнулся в ответ. Он прекрасно отдавал себе отчёт, как выглядит с рукой на перевязи и, главное, ссадинами на лице — особенно внушительной над бровью, окружённой насыщенным фингалом, и несколькими помельче.
— Зато живые, — возразил он весело.
— Это не может не радовать, — сдержанно улыбнулась Михельсон. — Что у вас там произошло — не спрашиваю, заходил Василий, всё обсказал.
— Кхм. Хорошо, — с лёгкой растерянностью кивнул поручик.
У Титова самого к себе оставались вопросы после того происшествия, а у окружающих, выходит, нет?! То ли Федорин умолчал о загадочных деталях падения, представив его рядовой дорожной аварией, то ли Элеонору всё это и вправду не заинтересовало, что было весьма неожиданно. Чтобы любознательная делопроизводительница отказалась от возможности почесать язык и обсудить мистическое явление? Да быть такого не может! Впрочем, Титов уже усвоил, что Михельсон — женщина своеобразная и лишь чуть менее странная, чем Брамс, так что не стоит удивляться, если порой не удаётся постичь её логику.
— Было еще что-нибудь важное?
— Да, из архива пришли списки обитателей кварталов у начала Новособорной, — рассеянно и равнодушно кивнула Элеонора, и Натан решил, что она сегодня просто не в настроении. — Про некоторых известно, куда подались после, про некоторых — нет. И дело на дурачка и его сестру, оказывается, всё же завели. Да, вот ещё от пожарных бумага о взрыве.
— Замечательно! Что бы я без вас делал? — улыбнулся Натан. — Давайте-ка мы, Брамс, для начала сравним списки, а то, может, и ехать никуда не придётся…
Как ни странно, повезло почти сразу, причём по-крупному: в деле среди фамилий очевидцев упоминался «отрок Руслан Меджаджев семи лет от роду, сын ссыльного смутьяна с Кавказа». Титов растерянно хмыкнул.
— Платон Агапыч, Элеонора, а что, в городе ссыльные живут? Вот прямо так, среди прочих граждан?
— Это ты где такое вычитал? — озадачилась Михельсон, и поручик процитировал.
— А-а, — протянул Бабушкин. — В девяносто первом дело было? Так за пару лет до того на Кавказе опять какие-то волнения случились, вот царь-батюшка и осерчал, вывез всех смутьянов, прямо целыми семьями. Этот твой Меджаджев, видать, смирный был или из родовитых каких, вот до Сибири и не доехал, здесь осел. Горцы, вообще, когда целая семья есть, милейшие люди: и гостеприимные, и домовитые, и работящие, и к старикам уважительные. Но то ежели отец семейства рядом, слово отца для них — закон, тут бы и нашим некоторым впору поучиться послушанию. А вот если молодые парни без глазу, то ровно стая делаются, словно совсем иные люди: да оно и понятно, чужаки им не указ, кровь горячая, ухарства — на троих в каждом. Вот их и перевозили сразу семействами, со скарбом, стариками и детьми. Тех, что не совсем пропащие, конечно, не разбойники. Вот и эти, видать, из таких.
— Ясно. Значит, где-то и дело на отца семейства должно быть?
— Поищу, — понятливо пообещала Элеонора, и поручик опять погрузился в списки: следовало проверить всё до конца.
Однако на этом везение закончилось, других совпадений не было, если не считать нескольких однофамильцев иных вещевиков из списка, которые в поле зрения Титова до сих пор не попадали. А выяснить, есть ли между теми именами и нынешними фигурантами связь, предстояло всё той же незаменимой Михельсон.
Да и отчёт пожарных невероятными открытиями не изобиловал, а лишь подтверждал изначальные предположения о динамите «со взрывателем неустановленной конструкции». Да Титов на него и не надеялся. Потом поручик сдал делопроизводительнице письма и дневник для приобщения к делу, какое-то время потратил на бюрократические мелочи — подписание всевозможных отчётных внутренних бумаг. И только после этого, прихватив Брамс, двинулся к выходу.
Правда, даже выйти не успели: дверь распахнулась, и на пороге они едва не столкнулись с Валентиновым.
— Здравствуйте, здравствуйте! Какие люди! — тот мгновенно расплылся в приторной улыбке.
Титов мелко вздрогнул, не сводя взгляда с лица Антона Денисовича: совершенно явственно он увидел вместо человеческого рта длинную, от уха до уха, узкую щель, полную мелких треугольных зубов, а глаза показались тёмными круглыми плошками.
Моргнул — всё пропало.
— Наслышаны уже о ваших приключениях, что же вы так неаккуратно? — продолжал Антон Денисович тем же елейным тоном.
— Доброе утро, — хмуро проговорил Титов, стряхнув оцепенение. Ни на один из вопросов отвечать не стал, лишь жестом пригласил Аэлиту на выход, придержав дверь.
Огромные усилия он прилагал, чтобы не пялиться на Валентинова с подозрением, вглядываясь в тонкие черты в поисках мелькнувшего видения, тут уже не до любезностей. Больше того, он до последнего не мог избавиться от глупого ощущения, словно сейчас коллега прыгнет на холку и вцепится вот этими треугольными зубами в горло. Так что, когда дверь двадцать третьей комнаты закрылась за спиной, вздохнул с облегчением.
«С ума я, что ли, схожу? — мрачно подумал поручик. — Сначала язычник этот со своими русалками, теперь вот того хуже…»
— Аэлита Львовна, а что вы думаете о Валентинове?
— Он похож на жабу, — без раздумий ответила Брамс. — Такой же склизкий и противный, только что не зелёный. Не знаю, почему Элеонора Карловна его тараканом называет, тараканы, по-моему, гораздо приятнее.
— Хм. Вы боитесь жаб?
— Не люблю, — поправила Аэлита. — Если только в качестве лабораторного материала на столе.
— Какая вы жестокая, — изумился такому ответу Натан. — Чем они вам не угодили?
— Они скользкие, пупырчатые, зелёные, вот с такими глазами, — отозвалась она, приставив к лицу ладони с растопыренными пальцами. — Это ведь ужасно!.. А к чему вы про Валентинова спросили?
— Да так, — неопределённо отмахнулся Титов. Не говорить же, что у него вдруг видения начались! Просто свет неудачно попал, да воображение разыгралось… — Я не могу понять, почему он еще здесь и почему чувствует себя столь вольно? Ведь это же полиция, больше того, уголовный сыск. Здесь таким, как он, не место. Он трусоват, лицемерен, подл, он презирает государя, страну и народ, которым служит. Если бы, скажем, весь отдел состоял бы из таких, это было бы, бесспорно, отвратительно, но объяснимо. Однако прочие служащие сыска, с которыми я успел познакомиться, прекрасные люди, которые к делу своему относятся с большим тщанием и уважением. И жалование у нас, конечно, хорошее, но явно недостаточное для столь амбициозного человека, вряд ли оно способно его удержать. Упрямство Валентинова ещё как-то могло объясниться надеждой на повышение и место начальника отдела, но у меня сложилось впечатление, что Чирков его тоже не особенно жалует. Вежлив, дружелюбен, но Пётр Антонович, по-моему, со всеми таков.
— А отчего бы ему уйти, если его тут всё устраивает? Да и выгнать вроде не за что, следователь-то неплохой, — заметила Брамс.
— Есть множество способов выжить человека или хотя бы поставить его на место.
— Вроде как вы давеча? — хитро блеснула на него глазами вещевичка.
— Или вы, — легко вернул шпильку мужчина. — Но я не про рукоприкладство, это ведь самый дурной и негодный способ, который не решает таких вопросов. Мне, например, сложно поверить, что Михельсон столько лет не хватало язвительности и остроумия, чтобы окоротить его. Машков, Федорин, да и остальные — мужчины не робкого десятка, не могут же они всерьёз бояться этого хлыща! Есть множество совершенно законных и достаточно мирных способов вытравить из в основном очень дружного отдела такую вот подлую душонку. А его словно бы опасаются тронуть, как будто он в некоем привилегированном положении, и мне совершенно неясно, отчего всё обстоит именно так.