Уфимская литературная критика. Выпуск 3
Шрифт:
Руслан Исхаков
«Лев зимой» (Александр Леонидов и его время)
Александр Леонидов (настоящее имя – Александр Леонидович Филиппов) родился в Уфе 19 октября 1974 года. Формирование Леонидова как писателя и мыслителя приходится на рубеж 80-90-х годов ХХ века, а активные публикации его творчества начинаются только в следующем веке.
Леонидов настолько самобытен и неопределим в рамках привычных жанров литературы, что никто с успехом так и не смог идентифицировать его. Р. Г. Шарипов записывал его в «постмодернисты», Г. П. Садовников-Федотов определял в числе «обратистов» (наряду с крупнейшим уральским культурным деятелем рубежа веков, уфимским «эразмом роттердамским»
Леонидов родился в момент смерти литературы, как вида и жанра искусства, в тот момент, когда стали выпускать только шаблонно-клишеобразную жвачку для быдла или оригинальничающих богачей-самиздатчиков. Оценку качества произведения сменила оценка рекламного бюджета на раскрутку произведения – и Леонидов попал впросак из-за нового отношения к слову.
Именно это обусловило ту личную и деловую «несчастливость» автора, которая большей частью свершилась у меня на глазах, и о которой я могу вполне ответственно свидетельствовать. Поздний – значит, ненужный и лишний, именно таким и был Леонидов для России всю жизнь, поскольку не умел подделываться под штампы и не имел денег на рекламу.
На древе уральской русской литературы Леонидов – словно бы последнее яблоко на облетевшей и уже припорошенной снегом яблоне. А между тем он все же имел смолоду характер бойца и некоторые львиные черты характера, которые пригодились ему разве что на нелепые склоки с третьестепенными, малозначащими людьми.
Из числа людей, оказавших значительное моральное влияние на творчество Леонидова, включая сюда и последнюю его жемчужину – публикуемую в сборнике прозаическую подборку «Экзистенция» можно выделить великого поэта земли башкирской Равиля Бикбаева, кстати, не только в творчестве, но и в быту не раз спасавшего вечного неудачника Леонидова; «уфимского Эразма» – тонкого, дипломатичного, осторожного, как лиса, иногда фальшивого, но очень талантливого Эдуарда Байкова (научного руководителя и спонсора); философа и политолога Рустема Латыпова, на диалоги с которым часто ссылается Леонидов в своих статьях (а иногда и просто стенографирует эти диалоги); видного культуролога Тимура Савченко.
Исторические произведения А. Леонидова – такие, как «Песнь об Урукагине», «Объятия богомола», «Гильгамеш» (неоконченный роман) и другие несут на себе отпечатки влияния крупнейших историков древнего мира Е. А. Круглова, Ю. В. Лукьянова, у которых «уфимский Абеляр» (как кокетливо именовал себя Леонидов) учился в студенческие годы.
Трудно представить себе творество Леонидова в последний период (его «фантасофии» и «экзистенции») без культурного воздействия его многолетнего соавтора, блестящего эстета и беллетриста Ренарта Шарипова, а также без идей, почерпнутых у московских знакомых А. Н. Чекалина, А. И. Казинцева, А. П. Проскурина.
Однако в целом созданное Леонидовым настолько далеко отходило от принятых норм и канонов, что его так и не признали в литературных и читательских кругах, и он был обречен публиковать все свои книги (в том числе и научные) за собственный, весьма ничтожный счет.
«Клуб элитарной книги» – для узкого круга читателей – пожалуй, лучшее место для Леонидова, превращающего целые страницы своих романов в старницы монографий и наоборот. Это не каждому дано вытерпеть, и уж тем более далеко не каждому нужно.
Очень сложный в быту, неуживчивый автор, поссорившийся из-за вздорных причин со многими деятелями культуры, Леонидов в каком-то смысле сам избрал свою трагическую, дискретную судьбу, но и судьба выбрала его.
Потомок старинного остзейского рода (с материнской стороны), человек, сочетавший в своих жилах русскую, украинскую, немецкую, чувашскую кровь, Леонидов
Ранние произведения (до 1990 года) Леонидов «сжег». Очень романтично было бы представить его у камина, но дело происходило при мне, и могу засвидетельствовать, что все было куда прозаичнее: Леонидов просто рвал свои школьные тетради в лоскуты и бросал обрывки в помойное ведро.
С 1990 по середину 1992 года Леонидов выступает в роли «бытописателя» – рождается его так и не востребованная никем трилогия «Дом геологов». Романы полны оригинального леонидовского юмора, опираются на реальные факты из его юности и преследуют тему «маленького человека в большом мире», преодолевающего течение, из щепки в потоке становящегося хозяином своей судьбы. Могу похвастать, что эпиграф для третьего романа – «Дары Моря» – подарил Леонидову ни кто иной, как я.
1992-93 годы стали, на мой взгляд, для Леонидова самыми продуктивными и удачными. Студент исторического факультета, он обращается к древним цивилизациям, рождая универсалистские новеллы-притчи о вечности природы человека, природы добра и неизменности, непреходящей ценности мудрости веков. Одна из таких притч размещена им в «Экзистенции».
С 1994 года творческая активность Леонидова значительно падает. Это период его «белогвардейского» романа «Белые вершины». Леонидов бесплодно мусолит его до 1998 года, параллельно занимаясь тысячей других дел, и под конец отвергнув саму «белую идею», которую столько времени апологетировал. Про это случай А. А. Стрилитц (Макленбург) отмечал, что «Переросший монархизм, Леонидов перерос и пережил свое липовое баронетство».
С детства погруженный в магические сны своего династийного прошлого, пронизанный наскозь мистицизмом, символизирующий любой пустяк, окруженный безделушками разных эпох, Леонидов был (по крайней мере, казался) человеком вне времени.
Я любил по молодости бывать в его доме, где ощущаешь значимость корней, где старинный феодальный перстень с бриллиантами, сокровище бабки, и вензельное серебро с монограммами фон-Клётцев сочетается с красноармейскими сувенирами его деда, с советскими орденами, мундирами, с изобретательскими патентами его рано ушедшего отца. Но если для меня это были просто игрушки, в лучшем случае антиквариат, то Леонидов жил ВНУТРИ всего этого музейного хлама, сам как экспонат, при чем довольно нескладный, нелепый, красивый только душой, которую далеко не всем открывал.
Символист и фаталист А. Леонидов мог целыми днями обсуждать падение сосульки за своей спиной и определять в своей схоластической одержимости, под влиянием каких планид сосулька упала не на голову.
Мне, как непосредственному свидетелю, кажется, что и единственная большая любовь в его жизни стала несчастной только по причине его неадекватных реакций на внешний мир, странного и кодифицированного только ему понятными символами восприятия событий вокруг него.
Конец 90-х – начало нового тысячелетия охарактеризовалось в творчестве Леонидова «ностальгизированием» по ушедшему советскому времени, что породило книгу «Путешествие в поисках России». Параллельно «ностальгическому» периоду творчества (достигающего своего апогея – и философского «снятия» в «Пути кшатрия») Леонидов завершает работу над своей теологической теорией, формирует «Систему парадоксов бесконечности», над составлением которой трудился с 1988 года, правда, с большими перерывами.