Угли войны
Шрифт:
Я включила внутреннюю связь:
– Клэй, готова к отправлению?
– Все пристегнуты, капитан, – прозвучал в ушной капсуле ее голос.
– Хорошо, тогда старт через минуту. Корабль, начинай отсчет.
– Есть, капитан.
Обычно мы не затрудняли себя такими формальностями, но сегодня мне хотелось все делать по уставу – ради Джорджа. Хоть этим я была ему обязана. Откинувшись в кресле, я стала смотреть, как сбегает к нулю таймер на большом экране.
За двадцать секунд «Злая Собака» прервала отсчет.
– Принят приоритетный сигнал, – сообщила она.
Я знала, что это значит:
– Еще один корабль в беде?
На экране возникла трехмерная схема звездных окрестностей. Яркий желтый кружок, мигая, обозначил маленькую голубую звезду в паре дюжин световых лет по вращению от нашей текущей позиции.
– «Хейст ван Амстердам»…
На периферийном экране зажглась схема длинного судна с плавными обводами.
– …атакован в Галерее. Это средний пассажирский лайнер с регистрацией в Глиммерхолме. Двести человек команды, четыреста пассажиров, триста постоянных резидентов.
– Дрянь…
– И мы ближе всех.
Я откинулась назад и шумно выдохнула:
– У нас места не больше чем на триста. И то если набить как сардинок в банку.
– И все же другим экипажам на несколько дней дальше.
– Даже с учетом нашей потребности в дозаправке и дозагрузке?
– Второй по близости корабль – «Сигнал стаккато», он сейчас разыскивает пропавший грузовик на краю туманности Пингвина.
– Это не меньше двух недель.
– Самое малое.
– Так, говоришь, их атаковали? – выпрямилась я.
Галерея располагалась на спорном участке, на треклятом перекрестке нескольких политических объединений, человеческих и нечеловеческих.
– Атакующие не установлены, – пожала плечами аватара «Злой Собаки». – Но последний сигнал указывает, что искусственный интеллект корабля отключился, оставив его без защиты.
У меня закололо в загривке.
– Совсем как «Хобо»?
Мог ли необъяснимый отказ разведчика объясняться такой же атакой?
– Примечательное совпадение.
Я бросила взгляд на экран, где медленно скрывались очертания «Хобо» и шторм слизывал все следы крушения.
– За какое время мы туда доберемся?
– С учетом дозаправки на станции Камроз – через семь суток.
Я скривилась:
– За семь дней там все будет кончено. Быстрее не управишься? Ты, помнится, была раньше военным кораблем.
Наверху плясали молнии. Внизу вздымались волны.
– Можно сократить до пяти, – ответила «Злая Собака», – если ты готова на риск значительной деградации двигателей.
– Насколько значительной?
– Двенадцатипроцентный риск неисправности, семипроцентный риск полного отказа.
Она держалась нейтрального тона, но мне в ее словах почудилась нотка предвкушения. Похоже, ожидавшая меня профессиональная выволочка пока откладывалась.
– Хорошо, так и сделаем.
– На полной скорости к станции Камроз?
– Выжимай все, что можешь.
Когда «Злая Собака» рванула вверх сквозь ливень и шторм, я глубже ушла в кресло. Вокруг нас били молнии, разряды скользили по корпусу, отражались в бурном море. Дождь слепил наружные камеры.
Имелись приличные шансы, что, по крайней мере, часть пассажиров и команды «Хейст ван Амстердам» выжила. Почти все корабли снабжались надежными герметичными переборками, изолировавшими поврежденные отсеки, чтобы сохранить как можно больше воздуха в уцелевших частях. Некоторые большие суда даже умели рассыпаться на малые сегменты – «спасательные шлюпки». Случаи, когда одиночный микрометеорит оставлял без воздуха весь корабль, сохранились лишь в исторических романах, фильмах и играх. В реальности конструкторы уже не первый век предусматривали вероятность подобного происшествия, и даже если снаряд или межзвездный мусор миновал защиту противометеоритных орудий, он поражал лишь малую долю внутренних помещений. Космические полеты никогда не будут вполне безопасными, но корабли, гибнущие со всей командой, стали редкостью.
«Злая Собака», зависнув над буйствующим океаном, подняла острую морду к вечернему небу. Сенсорные установки втянулись в корпус. Подключились двигатели. Все табло подсветились красным, и старая вояка устремилась в небесную твердь.
5. Злая Собака
Достаточно удалившись от гравитационного колодца планеты, я начала осциллировать, отскакивая от мембран вселенной, как камешек, скользящий по чистым водам тропической бухты. Я ощущала легчайшие прикосновения звездных лучей к корпусу и внимала жалобным завываниям солнечного ветра. Я слышала слабые отзвуки переговоров кораблей в соседних системах, эхо сигналов, переносимое через световые годы странной физикой высших измерений. Одни корабли принадлежали человеческой Общности, другие – иным расам Множественности. Мой корпус отзывался рябью на далекие выбросы информации, а мои сенсоры – уже не опасаясь трения атмосферы – тянулись наружу за новым знанием, и давно разоруженные боевые системы включались в поиск потенциальных угроз.
Я создана для разрушения. До списания я несла на себе арсенал, способный уничтожать планеты и испепелять вражеские армады. Потом, отрастив совесть и став кораблем Дома Возврата, получила разрешение оставить себе большую часть оборонительного оружия: радиоэлектронное подавление ракет, установки для выброса противолокаторных отражателей, орудия точечной обороны. Но утрата способности убивать, причинять непоправимый, решающий ущерб зудела во мне, как отрезанная конечность. Боевые рефлексы встроены у меня в железо. Их не удалить без коренной переделки моей личности – а на это я соглашаться не собиралась. Я поступила иначе: обратила свое искусство на добрые дела.
Поиск и спасение на службе Дому Возврата требовали быстроты, решимости и бесстрашия. Мне в полной мере пригодились хитрость и тактический опыт, приобретенные на флоте. Новые обязанности включали и готовность работать в опасных условиях и ситуациях, уже погубивших какой-то корабль; а если этот корабль и его команда пострадали от пиратов или враждебных действий противника, я должна была уметь защищаться. Вот почему для службы Дому Возврата особенно подходят списанные ветераны вроде меня. Мы больше не принадлежим отдельному правительству или корпорации. Мы служим всей человеческой Общности, и наш долг – принимать вызов, рисковать и при случае вступать в бой с врагом, хотя мы уже не способны покусать его, как могли прежде.
Я, тяжелый крейсер, была орудием жесткой дипломатии и уничтожения. Дом Возврата в целости сохранил мои таланты, но использовал меня не как машину убийства, а для спасения жизней.
Этого было почти достаточно.
Насколько я могу судить, человек способен одновременно обдумывать самое большее две или три различные мысли, в лучшем случае полдюжины. Мое внимание охватывало всю структуру корабля, контролировало работы цепей питания, плазменных камер, навигационных систем, резервных генераторов, криогенных хранилищ горючего, датчиков дальнего и ближнего действия и миллиона с чем-то других важных для моей эффективности компонентов. Кроме того, я мониторила жилые помещения. Я наблюдала, как мои постояльцы горюют о погибшем товарище, и искала в себе соответствующую реакцию. Мне, увы, удалось зарегистрировать не более чем мимолетное сожаление.