Углич. Роман-хроника
Шрифт:
Каково было узнать об этом!.. Знаменитые русские ученые, осмотревшие колокол, с первого раза усомнились в его подлинности: и форма не та, и надпись на нем не ХУ1, а ХУ111 века. Сомнения их и подтвердились и летописными указаниями, из которых ясно, что в 1677 году, то есть 215 лет тому назад, во время большого тобольского пожара угличский колокол вместе с другими «раздался, растопился без остатка»… Спустя много лет из разных кусков был вновь отлит похожий колокол. Таким образом, всё было напрасно: и тоболяки печалились напрасно, и угличане хлопотали, тратились
А перед отцами города Углича стояла сложная проблема: где этот колокол, эту «святыню» повесить, чтобы он служил укреплению в простом народе православной веры. Предложений было много. Ярославский губернатор дал указание угличскому городскому голове: «Все предложения по сему предмету представлять мне и не дозволять без моего разрешения каких-либо близ дворца построек. Позднее губернатор распорядился «поместить колокол для безопасности в музее на перекладине». Что и было сделано.
* * *
Изведав о том, что «Мишеньку» взяли за пристава, заковали в кандалы и увезли пытать на Москву, Полинка кинулась из светлицы в покои Ракова.
– Отпусти меня, Русин Егорыч! Христом Богом прошу!
– Да что с тобой, оглашенная?
– На Москву побегу, за Мишенькой. Всё ему будет полегче!
– Да ты в своем уме, девка? Глянь на пузо своё, вот-вот разрешится от бремени. Совсем рехнулась. Князя тебе больше не видать, как собственных ушей.
– Увижу! Опрометью побегу и догоню злодеев!
– не отдавая отчета своим словам, горячилась Полинка, порываясь выскочить из двери.
Русин Егорыч с силой усадил девушку на лавку и строго произнес:
– Остынь, девка! Твой Михайла уже за сто верст от Углича. А тебе пора повитуху161 звать. Опомнись!
Полинка, заливаясь слезами, вернулась в светелку, а на другой день она родила сына. Хоромы приказчика огласились криками младенца.
Русин Егорыч озаботился. Далее держать Полинку в светелке нельзя. Отвести ей отдельную горницу? Слух пойдет: от кого незамужняя женщина мальчонку родила? Да чего там - от кого? Шило в мешке не утаишь. Наверняка многие догадались, почему Михайла Нагой к приказчику зачастил. А Михайла ныне - первейший недруг Борису Годунову. И тот, кто приютил его полюбовницу, может угодить в опалу. Надо, пока не поздно, избавиться от Полинки. Своя-то жизнь дороже.
И дня не прошло, как приказчик позвал к себе златошвейку и молвил:
– Нельзя тебе здесь оставаться с чадом своим. Ступай в свой отчий дом. Намедни проезжал мимо. Целехонька твоя изба. С голоду не помрешь. Выдам денег тебе на пропитание. Я, чай, не живоглот. Вняла ли словам моим, девонька?
Полинка пребывала как в тумане, всё кружилось перед её страдальческими очами.
– Вняла, Русин Егорыч, - тихо и как-то безучастно отозвалась она.
– Сегодня же и сойду с Мишенькой. Сегодня же…
Чадо свое она называла именем Михайлы Нагого, хотя впереди еще ждало сына крещение.
Полинка вернулась в отцовскую избу, и наступили для сироты тяжкие дни...
А тут как-то в дом Андрейка наведался. (Он хоть и был 15 мая среди мятежной толпы, но остался цел и невредим. Годуновские палачи помышляли ему ухо отрезать, да на его счастье рядом городовой приказчик оказался. Заступился за парня. «Этот никого не убивал и дома не грабил. Мастер он первостатейный. Не трогали бы его». Палачи махнули рукой, отпустили).
– Изведал о твоей беде, Полинушка. Нельзя тебе одной с малым дитем жить, - участливо молвил Андрейка.
– Проживу как-нибудь.
– Да как же ты проживешь? У тебя даже дров для печи нет. Изба обветшала, изгородь рухнула, да и прялку твою уволокли люди недобрые. Помогу тебе.
– Не надо, Андрейка. Что народ скажет? Мне и без того стыдно на улицу выйти.
– А ты никого не слушай. Наплетут с три короба. Ведаешь, как говорят? Большие говоруны - это пустые бочки, кои гремят сильнее, чем бочки полные. Да и напрасно ты людей сторонишься. Уж ты прости, что напомнил, но Михайлу Нагого в Угличе весьма почитают. Праведный князь! Никто о тебе и худого слова не скажет. Уж ты поверь мне. Любит народ Михайлу.
– Вот и я его полюбила. Подрастет сын, и пойду его сыскивать.
Андрейка помолчал, а затем, глянув Полинке прямо в грустные очи, произнес:
– Далече ныне князь Нагой. Чу, в Каргополь его заточили, и пока Бориска жив, к нему никого не допустят. И то, чую, пройдут многие годы162.
Полинка и вовсе поникла.
– Как же быть-то, Андрейка?
– Жить надо, Полинушка. Жить! У князей своя доля. Кому что на роду написано… А нам надо мальчонку поднимать. От судьбы не уйдешь.
Время лечит, боль утишает, разум дает. Пригляделась Полинка к Андрейке и приняла его.
А через полгода, в день Прощеного Воскресенья, пришел в избу старый Шарап и миролюбиво молвил:
– Идите жить в мою избу. Мать-то исстрадалась. Чего уж теперь. И вам и нам повадней будет.
От Андрейки Полинка вновь родила сына. Шарап, скупой на слова, расчувствовался, многозначительно и приподнято произнес:
– Ишь ты. Род Рюриковичей под корень вырубили, а наш - продолжается. И от внука сего пойдут еще новые угличане, и станут они град украшать своими мастеровыми руками. Да хранит Господь сиих умельцев!