Угнанное пианино
Шрифт:
Зоя бросилась в прихожую. Пузатый портфель с папаниными железками стоял на месте.
– Дверь, про дверь спроси! – зашептала Арина. – Закрыта она была, или…
– Поняла! – кивнула Зоя и, подхватив тяжелый портфель с сантехническими инструментами, помчалась в комнату. – Пап, все на месте! Вот, смотри, твои ключи и все остальное!
– О! Хорошо, порядок, – крякнул довольно отец. – Хороший человек Валентин. Ответственный. Уважаю таких. И ты уважай, Зойка.
С этими словами он поднялся, определив для себя, что все – разговор с дочерью окончен. С кухни потянуло чем-то мясным и очень вкусным.
Но Зоя остановила папашку.
– Скажи, а ты, когда пришел домой, дверь входную запер или нет? – спросила она. – Это важно. Вспомни!
– Да что же ты пристала ко мне? – отмахнулся от нее папашка. – И что ты все спрашиваешь, не пойму никак? В Лубянку, что ли, играешь? Думаешь, если Восьмое марта, то тебе все позволено?
– Ага, – улыбнулась Зоя. И подумала о себе в этот миг: какая же я все-таки артистка хорошая! Что хочешь сыграть могу.
– Ну… Тогда ладно. Но завтра я тебе спуску не дам, – воспитательно нахмурился папаня. Ему иногда очень нравилось всех своих домочадцев воспитывать. А детей в основном криками и ремнем.
– Не давай, не давай спуску, но завтра. Только сегодня скажи: запирал дверь? Ты же часто забываешь ее запереть… – не сдавалась Зоя.
– Ну так… Это… Запирал! – уверенно ответил отец. – То есть это ты не ври! Всегда я, конечно же, ее запираю. На замок. Да! Но сегодня… Забыл. Да, не запер. Потому что как же Валентин тогда вошел, если я спал и не поднимался с кровати?..
– Значит, не запер?
– Да! Не запер! – рявкнул папаня, решительно отодвинул Зою с прохода и скрылся на кухне. Уже оттуда добавил: – И имею полное на это право. А ты смотри у меня…
Арина выскочила из-за угла прихожей.
– Хватит! Я все слышала! Ты умница, Зоя! – обрадованно зашептала она. – Ты задавала правильные вопросы!
– Правда? – Зоя так утомилась, общаясь с собственным папенькой. С ним тяжело было – как с вулканом, как с разъяренным тигром: чуть что не так, не по его, и он зарычит, и прыгнет, и разорвет на части. В переносном смысле, конечно…
– Папашенька твой героический действительно не пропивал твоего пианино! – патетически заявила Арина.
– Правда, Арина? – ахнула Зоя.
– Да. И он сам ответил на этот вопрос, сам с себя подозрения снял!
– Как?
– А вот так, Зоя. Вспомни, что ты из прихожей ему принесла! Помнишь?
– Помню. И что?
– А вот пойдем, я тебе все объясню!
Арина и Зоя сдернули с вешалки свои куртки, обулись и вылетели вон из квартиры.
Дверь хлопнула. Никто из Редькиных этого даже не заметил. Так уж у них дома было заведено.
Глава IX Птиц небесных не достать, не догнать…
Параллельно всем тем событиям, которые происходили с Вероникой, Ариной, Зоей, ее семейством и остальными участниками заварившейся каши, неизвестный, обиженный и страдающий изгнанник, воздевая в необыкновенной тоске руки к небу, во весь голос стенал:
– Горе мне, горе! Куда я иду, зачем иду… Нет мне места меж людей, один я среди снега… Плохо мне, несчастному! За что вы так со мной, люди? Бедный ты мой подарок, горемычная пижамка! Намок твой помпончик, и панталончики все заляпались… О небо марта! Прекрати кидать в меня свой холодный недружелюбный снег, будь милосердным. Я страдаю, и ноги мои промокли! Выгнал меня злой Артур!.. Небо, послушай меня, страдальца! Нашли на Артура бурю и ураган с молнией! Ой, нет, не надо. А то на Веронику тоже попадет… Что мне делать, о птицы-голуби, куда мне податься, о резвые машины? Судьба, судьба, зачем ты со мной так жестока?
Конечно, в этом гонимом страдальце без труда можно было узнать Антона Мыльченко. Забрызгались грязью по самые колени его шелковые панталончики, под снегом и дождем измокли колпачок и пижамная куртка. А ноги в комнатных тапочках без задников на резиновом ходу так промокли и замерзли, что даже говорить об этом не приходилось…
Прохожие, которым на улицах города попадался этот странно одетый и разговаривающий сам с собой мальчик, то печально вздыхали над судьбами оставленных без присмотра детей, то показывали на него пальцем и смеялись над дурачком, то… Да, некоторые делали вид, что не замечают полосатого чудака в колпаке. Антон Мыльченко мужественно все это переносил – страдать так страдать. Вот какой линии поведения решил придерживаться он.
Антон вполне мог вернуться домой, согреться как следует, вкусно поесть, уютно устроиться в кресле перед телевизором или за письменным столом с книжкой.
Но не этого жаждала сейчас душа поэта. Так ее обидели, так оскорбили, что требовалось что-то такое сверхнеобыкновенное, чтобы заглушить Антошины тоску и скорбь. Где он, край света? Если бы был, то Антон непременно бы туда отправился. А так ведь нету – и хоть ты избегайся, не найдешь его. А как бы он пригодился! Грустно поэту – и он – раз! И на край света отправился. Обязательно дойдет до конечной точки маршрута. А так таскайся себе по городу, сколько выдержишь, топи грусть-тоску в ледяных лужах вместе с ногами, зарабатывай простуду или даже воспаление легких…
А если взять и смертельно заболеть? Нет, в конце концов вылечиться, конечно, но сначала пусть все подумают, что он умирает! Зоя Редькина пусть так подумает, Вероника, все, все, все! Пусть придут к изголовью его белой печальной кровати, льют слезы, вспоминают, какой он, Антон Мыльченко, был хороший, просят врачей сделать невозможное, предлагают все свои сбережения, чтобы только спасти его. И пусть не помогает ничто. И все сразу поймут, каким тусклым мир станет без него, Антона Мыльченко… Вот тогда-то и выздоравливать можно! И тогда уже все его навсегда полюбят, будут бояться за его здоровье, жалеть станут, оберегать…
И все это из-за кого!? Женщины, какие же они все-таки коварные, эти женщины! Для них еще и праздник придумали. А они вот как с людьми поступают…
Мужчины, правда, тоже не лучше – тут же подумал Антон-правдолюб. Артурчик… Негодяй. Низкий человек. Зачем он так поступил с ним?
А все ведь и на самом деле из-за этого Артурчика, из-за его грубой силы, которая вытолкнула его, Антошку, на лестницу. Нет, еще раньше – из-за кое-кого другого… Редькина, вероломная Зоя Редькина отказалась от его подарка! А ведь Антон так хотел сделать ей приятное! Когда же она на бегу бросила, что ей не до него сейчас, Антон крайне обиделся. Боль чуть не разорвала его поэтическое сердце.