Угол атаки (Солдаты удачи - 7)

Таманцев Андрей

– Спрашиваете себя, откуда я знаю про Вандею? Скажу. Я кандидат исторических наук. А теперь вот кручу баранку. Нормально, да? Только не нужно мне сочувствовать. Это честный хлеб. А моя кандидатская была на тему "Роль партийных организаций в выполнении Продовольственной программы". Никто сейчас и не помнит, что была такая программа. А я помню. Вас новые времена не заставили сменить профессию?

– Нет, - ответил Голубков.
– Моя профессия нужна всегда.

– Кто же вы, если не секрет? Голубков немного подумал и сказал:

–

Ассенизатор.

– Да, профессия на все времена, - оценил таксист.
– На нынешние тем более. Еды стало меньше, но говна больше.

Попетляв по переулкам, машина остановилась возле группы блочных домов, словно бы проросших сквозь постройки старого окраинного квартала.

– Приехали, - сказал таксист.
– Подождать?

– Спасибо, не стоит, - отказался Голубков.

– Жаль. Нынче нечасто встретишь человека, который может выложить за ездку полтинник. Вон тот синий "жигуленок", между прочим, идет за нами уже двадцать минут. А перед этим шла белая "Волга". Может, все-таки подождать? Лучше меня город мало кто знает.

– Ну подождите, - помедлив, кивнул Голубков. Он расплатился за поездку и добавил сотенную купюру.
– Вот на эту сотню и ждите. Потом уезжайте.

– Понял, - сказал таксист.
– А время от времени буду выходить из тачки, смотреть на часы и бить себя по ляжкам. И говорить: "Так-растак! Да сколько же еще ждать?!" Правильно?

– По-моему, вы не ту профессию выбрали, - заметил Голубков.

– Да мне и самому это иногда кажется, - согласился таксист.

Голубков вошел в прохладный подъезд, поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открылась. На пороге стояла невысокая полная женщина с усталым лицом.

– Вы к кому?
– спросила она. Голубков назвался.

– Я помню. Володя про вас рассказывал. Заходите, - пригласила она. Володя погиб. Вы знаете?

– Да, знаю, - сказал Голубков.

Он знал это с самого начала. С того момента, когда в материалах экспертизы прочитал слова командира экипажа "Антея", сказанные им второму пилоту за час тринадцать минут до катастрофы.

Да, знал. Но не хотел верить.

И теперь единственной его мыслью было: немедленно запросить данные о других членах экипажа "Антея". Немедленно, не теряя ни минуты.

Циничная это профессия - ассенизатор.

– Даже не знаю, что мне вам и сказать, - проговорил Голубков, неловко переминаясь в прихожей.
– Тут все слова...

– И не нужно ничего говорить. Что уж тут скажешь? Меня Лидой зовут. Лида Сергеевна. Проходите в залу. Не разувайтесь, у меня не прибрано. В Вечное еду, сосед обещал отвезти. Он на пенсии, авиадиспетчером был. В Вечном у Володи отцовская хата. Он ее перестроил. Говорил: вот отлетаюсь и переедем туда насовсем. Еще чуть, и вы бы меня не застали. Дочка с внуком уже там, а я думала доработать до конца учебного года, да не могу. Приду из школы, а дома... Господи, мы прожили тридцать лет!.. Извините. Я вам сейчас яишенку с салом пожарю.

– Спасибо, не беспокойтесь, -

попросил Голубков.

– Тогда взвару. Станете? Из груш. Володя его любил.

Она вышла на кухню. Голубков осмотрелся. Обычная двухкомнатная квартира, обжитая, ухоженная. На стенах и среди книжных полок в гостиной африканские маски, сувенирная бронза, резные будды. В углу комнаты Голубков заметил телефон и взял трубку. Гудка не было.

– Сняли нам телефон, - объяснила Лидия Сергеевна, ставя на стол крынку с грушевым компотом.
– Сказали: нужен тем, кто летает. И то верно. А мне теперь... Мне теперь звонков ждать неоткуда.

– Это он привез?
– спросил Голубков, показывая на маски.

– Да, он отовсюду что-нибудь привозил. На память. И надписывал, чтобы не забыть, что откуда. Последние лет пять он по контрактам работал. В Катаре. В Заире. Потом в "Аэротранс" перешел. В Индию летал, во Вьетнам. А это вот он привез перед тем рейсом...

Лидия Сергеевна указала на одну из статуэток и отвернулась к окну, явно не желая, чтобы гость увидел ее слезы. Голубков рассеянно повертел статуэтку в руках. Она была из белого мрамора с желтыми, словно бы восковыми прожилками. Не будда. Скорей - какой-нибудь афганский божок, Голубкову приходилось видеть такие в Кабуле. Лидия Сергеевна сказала:

– Это он в Пешаваре купил. Голубков насторожился:

– Как он там оказался? Это же Пакистан.

– Не знаю. Заправлялись, наверное. А перед этим привез керамику из Лахора.

"Заправлялись они в Душанбе", - чуть было не сказал Голубков, но вовремя спохватился.

Лахор - это тоже был Пакистан.

Лидия Сергеевна взяла статуэтку и показала бумажную наклейку на донышке:

– Вот смотрите: "Бюст жреца из Мохеджо-Даро. Пешавар, 15 декабря". А следующий рейс у него был как раз после Нового года. Этот... крайний. Да вы пейте взвар, пейте.

Чувствуя душевную тягость оттого, что он ничем не может помочь, Голубков сидел за столом, пил крутой грушевый компот, слушал Лидию Сергеевну. Она рассказывала о сыне, который стал морским офицером и служил на Балтике, о внуках, сокрушалась, что дочери не повезло с мужем. Похвалила начальство из "Аэротранса": о похоронах позаботились, памятник помогли поставить. Специально из Москвы прилетал молодой человек, все сделал, даже о страховке не пришлось хлопотать.

Упоминание о страховке заинтересовало Голубкова.

– Перевели в банк?
– уточнил он.

– Нет. Деньгами привез, долларами. В пакете. Сказал, что им так проще. Не знаю почему. И посоветовал положить в Сбербанк. Я так и сделала. Теперь проценты идут. По пятьдесят долларов в месяц... Я всю жизнь прожила за Володей как за каменной стеной, - добавила Лидия Сергеевна.
– И под конец - тоже вот, позаботился... Извините.

И она, уже не скрываясь, заплакала. В дверь позвонили. Пришел сосед, бывший авиадиспетчер из Краснодарского отряда, напомнил, что пора ехать. Лидия Сергеевна засуетилась.