Уголь – не сахар. Просто (о) Кемерово. Сказки и былицы
Шрифт:
Мой план был продать её и купить взамен щенка овчарки, чтобы всё в моей жизни стало «по-настоящему».
Я быстро оделся, взял Феньку на поводок и двинулся в сторону базара, бабушка покорно засеменила следом за мной.
Пришли на базар. Занял свободное место у тополя в собачьем ряду. Вокруг меня моментально собрались люди. Вид живописно кучерявого мальчика с такой же кучерявой, но только белой болонкой в ряду взрослых продавцов был необычным.
Какой-то рослый пацан, сплюнув шелуху от семечек на землю, спросил, сам себе ответив:
– Чё, друга продаёшь?
Я промолчал. Мне не хотелось рассказывать какому-то чужому мальчику, как обманула меня судьба-злодейка.
Стою. Отчего-то мне стало сильно стыдно, но отступать уже некуда. Стыдно было не от того, что продаю Феньку, а стыдно вообще что-то продавать.
Вскоре
– Сколько стоит собака?
Это было неожиданно.
Продать-то Феньку я решился, но моё решение было твёрдым и бесформенным одновременно. До этого я ничего и никому в своей жизни не продавал, даже за пять копеек. Ни с мамой, ни с бабушкой я этот план не обсуждал. За сколько? Цена меня не волновала, я о ней вообще не думал – главное, чтобы хватило на овчарку.
Женщина мне сразу понравилась, она была симпатичная и «городская».
– Мальчик, и сколько же стоит? – повторила она вопрос.
Так… Я чуть-чуть подумал и выпалил:
– Пятьдесят!
Почему «пятьдесят»? Просто это была самая большая купюра, которую я видел в своей жизни, – зелёная, хрустящая, с серьёзным дедушкой Лениным в полосатом пиджаке.
Бабушкина пенсия была сорок рублей. Она ахнула:
– Деньжищи-то какие!
В её голове не укладывалось, как бесполезная в хозяйстве собака может вдруг стоить таких бешеных денег.
Покупательница, напротив, совсем не торговалась:
– Хорошо, беру.
Достала «те самые» пятьдесят рублей одной хрустящей бумажкой и вручила их мне.
Дальше всё произошло, как в тумане, – я положил их в карман, отдал женщине поводок с Фенькой в нагрузку, развернулся и пошёл домой. Бабушка как тень заследила за мной вслед. В тот день я был не в состоянии прицениваться к щенкам овчарок. Больше Феньку я никогда не встречал.
Всё случилось по-настоящему – настоящие деньги за настоящее предательство.
А базар жил своей жизнью.
На пятачке перед входом стоит автобус пазик – из его форточки, вопреки недоброму отношению власти к кривлянию молодёжи под иностранные малопонятные слова, льётся на базар громкий свет «не нашей» музыкальной культуры, благословляя в городском масштабе развитие товарно-денежных отношений на потребительском рынке. Энергичные хиты «с той стороны» великой советской стены местные просветители «пилят» 22 на целлулоиде, потом скобой крепят к открытке «С новым годом!» или «C 1 мая» и пускают люкс для бедных в народ. Как ни странно, но при всей постоянной и неусыпной борьбе партии за нравственный и культурный облик советского человека, здесь – на воскресном базаре – эта политически безупречная машина, которая по будням была «в каждой бочке затычкой», тоже отдыхает. Образовывалась какая-то загадочная пустота контроля – всё шло куда-то туда, куда и должно было прийти: не к торжественной Зыкиной или задорной Ротару, а к вполне похабным, но очень желанным Boney M с их «Ra ra Rasputin. Russia's greatest love machine. Women would desire. Oh, those Russians» (англ. О, Распутин – это великая русская секс-машина. Женщины бы его хотели. О, эти русские).
22
Пилить (сленг) – наносить на гибкую заготовку из полиацеталя звуковую дорожку музыкального произведения путём резки каждой заготовки индивидуально на специальном станке.
Слушать такую открытку можно было достаточно долго. Никакой речи о hi-fi, конечно, не было. Да и качество звука на советских массовых проигрывателях типа «Аккорд» слушателей мало волновало – главным было чувство радости от прикосновения к далёкому празднику жизни. Казалось, что на этом самом Западе все так и живут – легко и играючи, под песни Boney M. Как бы ни старался политический обозреватель Бовин в телепрограмме «Международная панорама» рассказывать о тяжёлой жизни рабочих в странах капитала, их лица на заднем фоне были подозрительно сытыми и довольными.
Одна песенка – один рубль. Из автобуса рвались наружу шлягеры ABBA, Boney M, Dschinghis Khan, Afric Simone и прочая вкуснотища. Крутили их секунд по тридцать – основной куплет и мотивчик. Нужно было стоять рядом с автобусом и ловить
Хит-парад у пиратов был на мировом уровне – всё самое свежайшее здесь и сейчас. Названий исполнителей и групп никто из покупателей толком не знал. «Наша» музыка была в этом пазике не в почёте – время «Ласкового мая» ещё не пришло. Дельцы из автобуса хорошо разбирались во вкусах кемеровчан. Торговля шла бойко – стояла очередь.
Потом одного из руководителей кемеровской Рембыттехники, под крышей которой долгие годы шло это аудиопиратство, арестует ОБХСС. При обыске у него, в числе прочего, найдут стартовый спортивный пистолет, переделанный под патрон «мелкашка» и, самое страшное, золотое кольцо с американским национальным девизом, выгравированным внутри, – «In God we trust». Из-за этого кольца газета «Комсомолец Кузбасса» напишет о нём статью на полполосы, почти как об изменнике Родине: «Сегодня крутит БониЭм, а завтра свалит насовсем!»
Чуть позднее, с появлением первых кассетных магнитофонов, на этот же пятачок перед входом на барахолку впишутся ещё и новенькие жигули. Сидящий в них в «строгаче» 23 лысый дядька будет продавать кассеты с записями. В начале 80-х в его ассортименте впервые появятся «наши люди»: Высоцкий, Галич, Жванецкий и Северный. Лёд тронулся – Boney M, подвиньтесь! Кассета будет стоить десять рублей – немалые деньги.
Самоё козырное место базара – входные ворота, территория цыган. Толстые горластые тётки в цветастых юбках с золотыми улыбками советских рокфеллеров – «королевы торговли». Трясут полиэтиленовыми пакетами Beriozka 24 (Берёзка), Монтана, Пугачёва. Хит продаж – с грудастыми ковбойскими девчонками, тугие задницы которых упакованы в джинсы Lee – доходит в цене до шести рублей; Аллу Борисовну делят надвое – по трёшке, что делать: sex sales (англ. – секс продаёт). Другой их ходовой товар – жвачка. «Лёлек и Болек» из Польши, «Kalev» из Прибалтики и очень редко – штатовский «Дональд Дак». Когда открылось производство в Москве, начали спекулировать и нашей – производства «РотФронт»: мятной, апельсиновой и клубничной. Самопальная тушь для ресниц, хна для окраски волос, помада, колготки.
23
Строгач (сленг) – классическая модель костюма Adidas. Тёмно-синий костюм из гладкого полиэстера с тремя полосками на рукавах и брюках в лаконичном дизайне. Слева на груди – небольшой трилистник (сейчас логотип Adidas Originals). Цена на базаре в разные годы от 300 до 700 рублей. Чтобы носить строгач, нужны были не только деньги, но и признанный обществом «авторитет». Без «авторитета» срок носки мог стать очень коротким. У одного из кемеровских блатных был такой костюм с аккуратно заштопанной дырочкой от ножевого пореза. Костюм достался ему от прежнего владельца.
24
«Берёзка» – фирменная сеть розничных магазинов в СССР, реализовывавших товары и продукты питания за иностранную валюту (иностранцам) и сертификаты, а позже за чеки Внешпосылторга, которые получали как часть зарплаты советские загранработники, дипломаты и военные. Магазины этой торговой сети существовали только в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и крупных портовых городах – Севастополе и Ялте. Вход в магазин контролировал милиционер, который мог подойти и поинтересоваться: «Гражданин, откуда цветная капуста, родной?», а дальше сюжет развивался по обстоятельствам.
В глубине рынка, в ряду под навесом, рядом с аквариумными рыбками, торговали жвачкой местного кустарного производства. «Лёлек и Болек» стоила от полутора до трёх рублей. Местная – 20 копеек. Выглядело это так: литровая банка с мутной водой, на дне которой лежали коричневые кусочки чего-то похожего на ириски. Тётка-продавец ловко цепляла их вилкой и клала на листочек фольги. Как-то раз мы с бабушкой её купили. Ну как описать это «чудо»? Не иначе как гудрон согрешил с гематогеном или ириской.