Уголек
Шрифт:
Его мать Синалинга погибла из-за привезенной ими болезни, а дядя, некогда могущественный вождь Гуакарани, превратился не более чем в местного князька на службе у завоевателей. С тех пор как он себя помнил, все окружающие только и жаловались на надоедливых чужаков, а теперь он в ужасе стоял перед одной из них и должен был перейти к ней во владение.
Неужели правдивы легенды о том, что чужаки пожирают детей на манер свирепых карибов?
Мальчик посмотрел на ее губы, более тонкие, чем у его племени, на пугающие глаза — такие голубые, что казались капельками воды, танцующими на яйце перепелки.
Но к своей радости он обнаружил, что говорит женщина не трубным гласом демона, а нежно, причем на его же языке. Именно этот голос утихомирил его страхи, словно шестое чувство подсказало мальчику, что никогда человек, говорящий с ним так ласково, не причинит вреда.
— Входи! — попросила Ингрид. — Подойди ближе. Не бойся, — она глубоко вздохнула, чуть не зарыдав. — Боже, как же ты похож на своего отца!
— Мой отец умер.
— Нет, — убежденно покачала головой немка. — Я знаю, что он жив. Он должен быть жив, и мы с тобой будем вместе ждать его возвращения.
Убежденность, с какой эта поистине неземная чужестранка с первого дня знакомства уверяла, что его отец жив, закрепилась и в сознании Гаитике, и с той минуты он больше не сомневался, что когда-нибудь непременно встретится с рыжеволосым гигантом, о котором столько рассказывала покойная мать, хотя дядя Гуакарани по-прежнему пытался его убедить, будто отец много лет назад утонул в огромном море карибов.
Гаитике всегда выделялся среди других детей и был себе на уме, ведь ему с рождения пришлось нести клеймо метиса — той расы, что отныне будет отмечать продвижение испанцев в Новом Свете.
Сын столь уникальной личности, какой, несомненно, являлся козопас с острова Гомера, и отважной туземки, которая без колебаний пошла против своего народа, чтобы спасти от смерти любимого, этот малыш, видимо, не унаследовал бунтарского нрава, присущего родителям, но были все основания предполагать, что от смешения двух кровей родилась новая раса — мирных, безропотных, молчаливых и покорных судьбе людей. Метисы-полукровки обладали достоинствами и недостатками, которыми не обладали их предки.
Возможно, на его манеру поведения повлияло то, что Гаитике родился во время урагана, накануне страшной резни, а затем прибыли жестокие захватчики, не уважающие никого и ничего, ему пришлось страдать от последствий колониальной войны и эпидемии, унесшей жизнь матери. Ясно одно — Гаитике относился к происходящему с глубочайшим недоверием, будто задаваясь вопросом, что он делает в этом месте, а донья Мариана, в свою очередь, не знала, как ему это объяснить.
Серьезность и нелюдимость мальчика тут же воздвигали барьер между ним и окружающими, становящийся еще более непреодолимым, когда кто-нибудь пытался вести себя с Гаитике, как подобает обращаться с мальчиком подобного возраста. Иногда возникало впечатление, что он родился уже взрослым.
Немке прежде никогда не доводилось иметь дело с детьми — за исключением, быть может, пугливых и застенчивых отпрысков прислуги из Ла-Касоны, поместья на Гомере, их язык она в то время едва понимала, однако женское чутье подсказывало, что замкнутость мальчика выходит далеко за пределы всякой логики.
Резкие черты его лица говорили о том, что кровь туземцев, несомненно, взяла верх; к счастью, он не унаследовал рыжих волос отца, поскольку вкупе с чертами индейца они выглядели бы слишком странно и вызывали бы много ненужных вопросов.
Его кожа оказалось на удивление светлой, но европейское происхождение читалось прежде всего в форме глаз и губ. Хотя мальчик и не обладал природной грацией Сьенфуэгоса, он безусловно был привлекательным, в особенности для женщин.
С тех пор как мальчик поселился у Ингрид, он интересовался только морем и кораблями, а когда исчезал из дома, Ингрид всегда могла найти его на пляже или на ветхом пирсе, куда иногда причаливали корабли.
Возможно, море для Гаитике стало символом будущего побега с острова, где метисов (а он не мог забыть, что навсегда останется первым метисом на западном берегу океана) отвергали обе враждующие расы, и такое положение дел не изменилось и несколько веков спустя.
Лишь хромой Бонифасио и смелый Алонсо де Охеда, преданный друг и советчик доньи Марианы и частый гость ее имения, несмотря на всё более прохладные отношения с Золотым Цветком, с первого взгляда смогли наладить отношения с мальчиком и пробить его невидимую броню.
Капитан, вероятно, в какой-то степени чувствовал свою связь с отвергнутым всеми созданием, ведь он помнил, как когда-то его унижали за небольшой рост.
С помощью больше сотни дуэлей, из которых он выходил без единой царапины, Охеде пришлось продемонстрировать, что, несмотря на рост, он человек опасный. Именно поэтому он мог оценить страдания мальчика, чьи отличия от прочих смертных не делали его, тем не менее, существом низшего порядка.
Прежде чем Охеде удалось навсегда покончить с насмешками в свой адрес, два десятка его соперников преждевременно сошли в могилу, и он по опыту знал, что такое число человеческих жизней — слишком высокая цена за то, чтобы заставить себя уважать. Однако он также знал, что современный мир лучше всего понимает язык оружия, и вскоре решил обучить своего подопечного самым отборным боевым приемам и навыкам, из-за которых его считали непревзойденным фехтовальщиком по обе стороны океана.
Поначалу донья Мариана противилась подобному обучению, но как-то вечером, когда они прогуливались по длинному и прекрасному пляжу за воротами имения, Охеде удалось ее убедить.
— Мальчик молчалив и одинок, — заметил он. — Но также упрям и горд. У него возникнут проблемы, как с собственным народом, так и с нами, и можете быть уверены, если мы не научим его драться, то его жизнь превратится в ад.
— Он всего лишь ребенок.
— И находится в подходящем возрасте для учебы. Не буду скромничать — вряд ли он найдет лучшего наставника, — грустно улыбнулся Охеда. — Возможно, очень скоро мне придется покинуть Эспаньолу в поисках своего предназначения, но к тому времени я хотел бы научить его всему, что умею.