Уголек

Васкес-Фигероа Альберто

Она не получила ответа, потому что канарец сомлел на жаре и закрыл глаза. Они замолчали, тихо потея в самой огромной в мире бане. Тишина стояла такая, словно земля вдруг перестала кружиться, поскольку в кошмарных полуденных температурах этого враждебного региона на северо-западе современной Венесуэлы всё вокруг словно вымирало, сквозь тяжелый воздух не доносилось ни единого звука, казалось, он слишком густ для существования ветра.

Не свистели цикады, не пели птицы, даже мухи погружались в летаргию, потому что солнечные лучи могли их просто-напросто сжечь. Будто Создатель каждый день специально устраивал

такое пекло, чтобы спокойно лицезреть свое творение при свете дня, и никто не смог бы его отвлечь.

Позже, когда раскаленный огненный шар лениво катился дальше, в сторону заката, в ноздри заползали первые мухи, влажные потные тела неохотно оживали и медленно приходили в сознание, задаваясь вопросом, по какой гнусной причине человек никогда не может быть хозяином собственных снов.

Прекрасное лицо Ингрид снова терялось в тепловатом сумраке горного леса, голоса друзей снова возвращались в могилы, звон колокола маленькой церквушки навсегда затихал вдали, и впереди опять открывался бесконечный путь из ниоткуда в никуда.

Но все начало меняться в тот день, когда на удушающей жаре, от которой вскипала кровь, в далекой дымке, превращающей песок в воду, пошатываясь показалась человеческая фигура.

Сьенфуэгос приоткрыл глаза и не сразу признал, что это человек — безумец, не побоявшийся погибнуть от жажды. Он держался очень прямо и двигался совершенно спокойно; на нем не было никакой одежды, если не считать красной ленты на лбу, и никакого оружия за исключением длинного шеста на плече.

— ЯКАРЕ!

Воскликнул один из низкорослых аборигенов, неожиданно появившийся из укрытия, и тут же начал кричать, размахивая руками, чтобы привлечь внимание путника и разбудить остальных.

— Якаре! — радостно повторял он снова и снова. — На ута Якаре!

И вдруг, словно это имя имело магическую силу, из-за каждого куста стали появляться новые воины, так же подпрыгивать и радостно кричать, будто тот, кто подверг себя риску расплавиться под беспощадным солнцем, был не просто человеком, а живым богом, спустившимся с небес.

Туземцы с криками побежали ему навстречу и чуть не подняли на руки. За короткое время, пока они добирались до того места, где находились канарец и Уголек, индейцы явно успели объяснить вновь прибывшему, что это за чужаки и откуда взялись.

С самого начала не вызывало сомнений, что Якаре был королем или принцем купригери: гордые властные жесты, спокойный голос, твердый взгляд, несмотря на чуть косящие глаза, выделяли его среди остальных, как и молчаливость, свойственная людям, привыкшим подбирать как можно более точные слова.

Он был значительно выше остальных своих сородичей, и каждый мускул его необычайно стройного белого тела казался сжатой пружиной, готовой вот-вот распрямиться.

Якаре поприветствовал Сьенфуэгоса легким кивком и тут же уставился на Уголька, словно раздумывая, кем может быть это невиданное существо.

У дагомейки подкосились ноги.

Похоже, она вдруг совершенно растеряла свою болтливость, всегда являвшуюся ее главной отличительной чертой, и притихла, как загипнотизированный воробушек, позволив вновь прибывшему рассматривать ее, словно животное на ярмарке или товар в лавке.

Наконец, туземец присел на корточки, а остальные воины окружили его, и, не обращая внимания на рыжего и девушку, Якаре показал всем длинный шест, который нес на плече. Туземцы принялись рассматривать его с явным энтузиазмом и нескрываемым восхищением.

— Аука? — спросил один из них.

Якаре указал на торец шеста, обратив внимание на то, что в поперечнике тот не совсем круглый, а немного сплющенный, но при этом ровный и симметричный. Сам же шест был отполирован до блеска. Якаре удовлетворенно кивнул и с явной гордостью произнес одно лишь слово:

— Аука.

Держа шест в руке, он, прищурив один глаз, поднес его торцом к другому, устремив противоположный конец прямо в небо. И тут Сьенфуэгос заметил, что это не обычный шест вроде того, каким пользовался он сам, а полый внутри, что делало его похожим на огнестрельное оружие.

Канарцу хотелось рассмотреть незнакомый и странный предмет поближе, однако в эту минуту ему казалось более важным внимательно выслушать рассказ неожиданного гостя о тяжелом походе и, насколько возможно, постараться его перевести.

Несмотря на обилие различных подробностей, которые канарец так и не смог расшифровать, общий смысл сводился к тому, что Якаре отправился в далекий поход, чтобы раздобыть одну из тех вожделенных духовых трубок, какие изготовляли особые мастера племени аука, а также разузнать состав яда, тайну которого ревностно охраняли некие таинственные и неуловимые личности, Кураре Мауколаи, что с некоторой натяжкой можно было перевести как «властители кураре».

И вот теперь, после нескольких лет бесконечных скитаний и опасных приключений, Якаре вновь вернулся с берегов «Великой реки, рождающей море», и даже привез с собой одну из бесценных духовых трубок и высушенную тыкву, заполненную черной пастой, которая не могла быть ничем иным, как чистейшим «кураре». Однако он вынужден был признать, что для производства яда нужен не только секрет его состава, но и один из мастеров, Кураре Мауколаи, а племя наотрез отказалось отпустить с ним мастера.

Однако для купригери, боготворящих своего вождя, его достижения и подвиги значили много больше, чем единственная неудача; каждый стремился хотя бы пальцем прикоснуться к драгоценной духовой трубке. Но апогея их радость достигла, когда вождь вставил в отверстие трубки длинный острый дротик и одним точным выстрелом сбил попугая-монаха, щебетавшего в двадцати метрах над землей.

Канарца поразил такой смертоносный эффект странного и тихого оружия, он не удержался и попросил позволить ему получше рассмотреть черную жидкость, в которой туземец смачивал дротик.

Сьенфуэгос тщательно и недоверчиво осмотрел вещество и удивился, заметив, что к черной пасте проявляет интерес и Уголек. Она не только внимательно осмотрела ее, но потрогала и обнюхала.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

— Не знаю, — честно призналась дагомейка. — Но могу поспорить, что это сделано из змеиного яда, смешанного с толчеными кореньями и смолой и сваренного на медленном огне. Она слегка замялась, увидев, что косоглазый вождь не сводит с нее глаз. Кажется, даже покраснела, хотя, учитывая цвет ее кожи, утверждать наверняка было трудно. — Со временем я могла бы сделать что-то подобное. Помню, как меня учила бабушка... — закончила она с легким волнением в голосе.