Уголовная защита
Шрифт:
Случается, однако, что надо волей-неволей задать вопрос непосредственно о существенном обстоятельстве. В этом случае, как я уже упоминал, следует занять внимание свидетеля одним или несколькими вопросами об обстоятельствах несущественных, прежде чем задать вопрос, нужный для дела. При этом никогда не следует предлагать наводящих вопросов. Если спрашивающий говорит: «Скажите, свидетель, не было ли так?..», это уже плохой вопрос.
В значительном большинстве случаев, как только свидетель дает не тот ответ, которого ждет спрашивающий, последний сердится.
По этому поводу можно сделать два замечания. Во-первых,
Следует по возможности избегать общих вопросов о расстояниях и времени. Они редко достигают цели, потому что людские представления в этом отношении отличаются большой неточностью, а слова редко соответствуют и этим неверным представлениям.
Трое мальчишек ограбили пьяного во дворе большого дома. Присяжный заседатель спросил мальчика, следившего за грабителями:
– Долго ли они шарили у него в карманах?
– Не, недолго.
– Минут пять?
– Да.
Всякий понимает, что для этого нужно меньше минуты, что это делается почти мгновенно. Нелепый ответ был вызван неразумным вопросом. На вопрос, сколько времени длилась погоня за заподозренным, свидетели обыкновенно также определяют время минутами, но в большинстве случаев оказывается, что преследуемый успел пробежать два-три дома по улице или полтора квартала. Я помню вопрос: «В котором часу вы заснули?» и на ответ «Не знаю» – новый вопрос: «А сколько времени вы проспали?»
Столь же неудачны бывают в большинстве случаев и вопросы о расстояниях. На вопрос, далеко ли отбежал подсудимый, один свидетель говорит «шагов двадцать», другой – «саженей пятнадцать», третий – «шагов тридцать».
Ненужные вопросы часто переходят в непристойные. Допрашивается женщина. Ее спрашивают:
– Вы живете в одной квартире с подсудимым?
– Да.
– Постоянно живете?
– Да.
– В одной комнате?
– Да.
Этого достаточно. Но спрашивающий продолжает:
– В сожительстве?
Этот вопрос, не будучи необходимым, переходит в оскорбление.
Разбиралось дело о покушении на уличный грабеж. Вызвана была свидетельница, изобличавшая подсудимого. К решетке подошла девушка в плисовой шубке, с пухлым, слишком красным лицом; она смотрела вниз. После двух-трех вопросов защитник спросил:
– Чем вы занимаетесь?
Свидетельница сделала какое-то движение и после короткого молчания, потупившись, ответила:
– Вы сами знаете.
Надо заметить, что перед допросом свидетельницы подсудимый, сославшись на нее, упомянул, что она «гуляет». Следовательно, защитник знал о ее печальном промысле; по обстоятельствам происшествия оно не имело никакого значения. Я знаю, что вопрос этот объясняется неопытностью защитника и недостатком вдумчивости; но спрашиваю, как мог он, посвятивший себя заступничеству за обиженных судьбой, за угнетаемых людьми, как мог он не почувствовать, что последняя из падших имеет право на жалость, а право оскорблять ее не дано никому. Но разве легче ей было оттого, что защитник не хотел оскорбить ее? В разговоре со мною он сказал, что хотел было спросить девушку, отчего у нее хриплый голос. К счастью, его добрый гений удержал его.
Пока есть сомнение, возможен спор. Поэтому следует
Об этом ничего спрашивать, ибо это предполагается, пока не доказано противное. А между тем вопрос может вызвать самый неблагоприятный ответ. Сколько раз мне приходилось слышать:
– Бывали мелкие пропажи, но жена не придавала им значения.
Еще важное соображение: следует всячески избегать поводов к вмешательству председателя в допрос. Некоторые председательствующие совершенно забывают, что, пока защитник не нарушает закона и пределов судебного исследования, он имеет право вести допрос так, как находит нужным, и спрашивать, о чем хочет. Они нередко позволяют себе заменять вопрос защитника своим собственным Это иногда совершенно искажает законные старания защиты. Привожу два-три примера. Защитник спросил сестру подсудимого, вызванную для исследования его умственных способностей, в каком настроении бывал ее брат перед тем, как напивался допьяна, казался ли он грустным, угнетенным?
Председатель, прежде чем свидетель успел ответить, спросил:
– А может быть, веселый был?
Защитник спросил:
– Не произвел ли на вас подсудимый впечатление странного?
Председатель перебил ответ:
– Позвольте, свидетель; защита совершенно ясно спрашивает вас, показался ли он вам человеком душевнобольным, сумасшедшим?
Разбиралось дело о подлоге. Свидетель говорил:
– При общем числе накладных в несколько тысяч чрезвычайно трудно уследить за движением каждой накладной.
Защитник спросил:
– Почему же это так трудно, свидетель?
Председатель перебил и подсказал ответ:
– Около каждой накладной нельзя городового поставить?
– Вот именно, – сказал свидетель.
Во всех этих случаях вмешательство председателя было незаконно, а отчасти и непристойно. Но если бы сами защитники не задавали в первых двух случаях наводящих вопросов, а в последнем просто глупого вопроса, председатель не имел бы повода вмешиваться. Можно, конечно, занести в протокол такое нарушение прав защиты, но это не поможет делу, ибо не может быть признано существенным кассационным поводом и только вызовет усиленное раздражение председателя.
К сожалению, встречается вмешательство и безо всякого повода. Защитник спросил:
– А там много бывает народу?
Председатель заявил:
– То, что бывает, г. защитник, не имеет значения, а то, что было, о том можете спросить.
Защитник спросил помощника пристава, известен ли ему циркуляр градоначальника о передаче всех дел о вооруженных разбоях... Председатель остановил его словами:
– Г. защитник, нам все циркуляры известны, полиции также... Это вопрос лишний.
Возможно, что вопрос был действительно лишний; об этом властен судить только председательствующий; но соображения его нельзя признать основательными.