Угрюмый роман
Шрифт:
— Технически, мисс Джин была пациенткой, — ворчу я. Мы внесли ее в официальный список клиентов, чтобы она могла иметь доступ ко мне и Дине в случае чрезвычайной ситуации.
— Ты точно знаешь, что я имею в виду, Даррел. Ты намеренно создал впечатление, что она ‘пропускала сеансы’, имея в виду ее пропущенное лечение в больнице. — Дина наклоняет голову. — Я не понимаю всей этой секретности. Помогать этой семье не постыдно, и Алистер…
— Я думал, мы не суем нос в личную жизнь друг друга, Дина. — Предупреждение мягкое, но ясное.
Она поджимает
Я вздыхаю. Думаю, она не собирается отказываться от этого. — Алистер занят своей свадьбой. Это счастливое время для него. Я дам ему знать, что происходит, когда дети переедут к нам насовсем. — Я не могу скрыть, что в моем доме живут два крошечных человечка. У Алистера возникнет несколько вопросов.
— Так ты действительно это делаешь? Ты действительно принимаешь их?
— Это было решено давным-давно.
На ее морщинистом лице появляется улыбка. — Ты хороший человек, Даррел.
Хороший человек? Этот ярлык вызывает у меня зуд. Есть так много причин, по которым этот термин ко мне неприменим. Начиная со ссоры, которая произошла у меня с сестрой незадолго до того, как она отправилась в ту трагическую поездку с Алистером, и заканчивая вчерашним днем, когда я всерьез подумывал о том, чтобы поцеловать сочные коричневые губы моего заклятого врага.
Если я тот, кого мир называет "хорошим человеком", то нам определенно нужно пересмотреть значение этого термина.
— Разве ты не говорил, что тебе нужно встретиться с социальным работником? Иди, иди. — Дина выпроваживает меня из терапевтического центра.
Я спешу на ферму, гадая, вычтет ли социальный работник баллы за мятую рубашку и пятичасовую тень вокруг моего подбородка. К сожалению, у меня нет времени побриться или привести себя в порядок. Как только я заезжаю на подъездную дорожку, социальный работник оказывается прямо за мной.
— Мистер Гастингс. — Она протягивает смуглую руку. Ее волосы собраны в пучок, а в ушах свисают два огромных обруча. Ее униформа опускается чуть ниже толстых колен, на ногах ортопедические черные туфли-лодочки. — Я мисс Беннет, социальный работник, назначенный на случай мисс Джинс.
— Мисс Беннет, рад вас видеть.
— Вы только что вернулись домой? — Она приподнимает бровь.
— Э-э-э…
— До скольки вы обычно работаете? — Она открывает крошечный блокнотик.
Я быстро моргаю. Свирепое выражение ее лица вызывает у меня беспокойство. Почему у меня такое чувство, что я ей уже не нравлюсь?
Я указываю на входную дверь. — Почему бы нам не зайти внутрь и не поговорить?
— Я задала вам вопрос, мистер Гастингс.
Я высовываю язык, чтобы облизать пересохшие губы. — Это зависит от моей загруженности. Иногда сеанс затягивается сверх отведенного нами времени. Иногда клиент звонит мне в нерабочее время.
Проблемы с психикой не позволяют делать перерыв после пяти часов. Часто клиент сталкивается со своими самыми
Она продолжает что-то писать в своем блокноте. — Значит, у вас нет надежного расписания?
— Я бы так не сказал. — Я тщательно подбираю слова. Судя по тому, как крепко она держит ручку, по поджатым губам и прищуренным глазам, мисс Беннет находится в поиске нарушений. — Я готов изменить свой график в соответствии с потребностями детей. Я также готов нанять няню в случае, если…
— В случае чего? Если вы не сможете быть рядом с Майклом и Бейли?
Я делаю глубокий вдох и спокойно выдыхаю. — Мисс Беннет, почему бы вам не зайти внутрь? Я могу предложить что-нибудь перекусить.
Если я сяду и отвлеку ее едой, это вызовет выброс дофамина и, надеюсь, заставит ее ассоциировать меня с чем-нибудь сладким. Это грязный психологический трюк, но отчаянные меры…
— Мистер Хастингс, — мисс Беннет следует за мной на кухню, — вы раньше встречались с Майклом и Бейли?
— Я был там, когда родилась Бейли. — Я открываю холодильник и достаю упаковку апельсинового сока. Я бы предложил ей что-нибудь более взрослое, например, вино или виски, но это, вероятно, привело бы к более серьезным каракулям в блокноте. — Профессор Штайн был в восторге от того, что его жена смогла выносить ребенка до срока. Майкл уже был чудо-ребенком, но к тому времени, когда Бейли появился, они оба были старше.
— Вы знакомы с этой семьей.
— Профессор Штайн был моим наставником. — Более того. Он был мне как отец. Гораздо лучший, чем когда-либо был мой. Но я не пойду туда с этой социальной работницей, которая, похоже, получила наглядные уроки от Санни Кетцаль.
Почему я сейчас думаю о Санни?
Я качаю головой. — Оба мальчика оставались здесь, пока их бабушка проходила курс лечения.
— Мисс Джин заинтересована в том, чтобы назначить вас официальным опекуном мальчиков. Вы обращались с этой просьбой?
— Мы обсуждали это давным-давно. У мальчиков нет других родственников…
— Вы не родственник, — выпаливает она.
Я делаю еще один вдох. Если бы она была моей пациенткой, я бы, вероятно, прописал ей дыхательные упражнения вместе с ежедневным ведением дневника, чтобы определить, каковы ее эмоциональные триггеры. Поскольку это совсем другой разговор, я заставляю себя перестать анализировать ее и пытаюсь взывать к ее сочувствию.
— Семья не обязательно состоит из людей, связанных кровным родством.
— И одинокий мужчина, слабо связанный с семьей ученых, не может просто так добровольно стать отцом двоих детей.
Мои зубы сжимаются от этого термина. — Я бы не стал отцом. — Я бы не называл себя так, даже если бы вы держали меня на мушке. — Я был бы опекуном.
Ее глаза сужаются. — Я вижу.
Черт. Что именно она видит? Что-то подсказывает мне, что ответ мне не понравится.