Уход в лес

Юнгер Эрнст

Там, где диктатура глубоко укоренилась, девяноста процентов согласных было бы уже слишком мало. То, что один из десяти является тайным врагом: подобной мысли не должно возникать у масс. Если же недействительных и поданных против голосов окажется около двух процентов, это будет не только приемлемым, но и вполне благоприятным результатом. Мы не хотим рассматривать эти два процента, как пустую породу и списывать их со счёта. Они достойны более пристального изучения. Сегодня как раз в остатках находят самое неожиданное.

Организаторам от этих двух процентов двойная польза: во-первых они показывают остальным девяноста восьми процентам проголосовавших тенденцию, и в тоже время доказывают им, что каждый из них в принципе мог проголосовать

так же, как и эти два процента. Благодаря этому их «да» растёт в цене, становится подлинным и полноценным. Диктатурам в свою очередь важно показать, что свобода говорить «нет» у них не исчезла. В этом заключается один из величайших комплиментов, который можно сделать свободе.

Вторая польза от этих двух процентов в том, что они поддерживают то непрерывное развитие, на которое диктатуры вынуждены ссылаться. По этой же причине они до сих пор по привычке притворяются «партиями», хотя это уже и бессмысленно. Идеала можно было бы достичь при ста процентах. Но это повлекло бы за собой опасности, связанные с любым осуществлением идеала. Можно почить на лаврах гражданской войны. При виде каждого великого братания нужно спрашивать себя: а кто теперь враг? Подобное единение всегда есть в то же время исключение – исключение третьей стороны, ненавистной, но, тем не менее, необходимой. Пропаганда всегда ссылается на положение, при котором враг государства, враг народа, классовый враг наголову разбит и стал посмешищем, но всё-таки не исчез. Диктатуры не могут существовать на одном согласии, если ненависть, а вместе с нею и страх не служат противовесом. Террор стал бы бессмысленным при ста процентах хороших голосов; остались бы только благонадёжные. В этом другая польза от наших двух процентов. Они подтверждают, что хорошие хоть и в подавляющем большинстве, но всё же не в полной безопасности. Наоборот, необходимо сделать вывод, что при таком убеждённом единстве, только самые ожесточённые могут оставаться непричастными. Речь идёт о саботажниках с избирательным бюллетенем – и кто может поручиться, что они не перейдут к другим формам саботажа, если представится случай?

Это и есть тот пункт, в котором избирательный бюллетень совпадает с анкетой. При этом можно не брать на себя личную ответственность за поданный ответ, всё равно можно быть уверенным в том, что числовое соотношение сохранится. Как можно быть уверенным и в том, что те же два процента по законам двойной бухгалтерии проявляются и в других списках, кроме избирательной статистики, как, например, в списках имён заключённых тюрем и трудовых лагерей или там, где только Бог считает жертвы.

В этом состоит другая функция, которую ничтожное меньшинство исполняет для подавляющего большинства – первая, как мы видели, состояла в том, что это меньшинство придавало ценность и подлинность остальным девяноста восьми процентам. Не менее важно и то, что никто не хочет быть причисленным к этим двум процентам, на что наложено грозное табу. Напротив, каждому важно показать всем, что он отдал хороший голос. А если он принадлежит к тем двум процентам, то он будет скрывать это даже от ближайших друзей.

Дополнительное преимущество данного табу в том, что оно направленно также и против категории людей игнорирующих выборы. Отказ от участия относится к жестам того рода, что тревожат Левиафана, впрочем непосвящённые слишком переоценивают эту возможность. Всё это быстро пресекается в случае опасности. И тогда можно рассчитывать на почти поголовное участие в выборах, и при этом не сильно возрастёт и число проголосовавших вопреки ожиданиям спрашивающих.

В подобном случае избирателю будет важно, чтобы его видели в момент голосования. Если он хочет действовать наверняка, то он даже покажет бюллетень своим знакомым, прежде чем опустить его в урну. Лучше всего действовать сообща, и тогда можно будет предъявить свидетельства, что крестик стоял в нужном месте. Существует также множество других поучительных вариантов, которых добропорядочный европеец, если ему не довелось познакомиться с подобными ситуациями, даже не может себе представить. Так к фигурам, которые часто повторяются, относится обыватель, опускающий свой бюллетень со словами:

«Его можно было бы отдавать и открыто».

На что чиновник избирательной комиссии отвечает с благосклонной улыбкой Сивиллы:

«Да, конечно – но так не положено».

Посещение подобных мест способно заострить взгляд изучающего вопросы власти. Здесь можно приблизиться к одному из её нервных узлов. Впрочем, мы зайдём слишком далеко, если увлечёмся подробностями подобных учреждений. Достаточно если мы только рассмотрим фигуру человека, пришедшего на избирательный участок с твёрдым намерением проголосовать против.

4

Само намерение этого человека, скорее всего не так уж исключительно; его могут разделять многие, которых наверняка гораздо больше упомянутых двух процентов избирателей. Режиссёры же данного процесса наоборот стремятся убедить его, что он очень одинок. И это ещё не всё – большинство к тому же должно производить на него впечатление не только своим числом, но и знаками своего морального превосходства.

Можно предположить, что этот избиратель, благодаря своему здравому уму, сопротивлялся долгой недвусмысленной пропаганде, которая всё изощрённее усиливалась до самого дня выборов. Это было не так-то просто; прибавьте к этому, что волеизъявление, которого от него требуют, облачается в самые достойные формы; его просят участвовать в выборе свободы или голосовании за мир. Кто же не любит мир и свободу? Должно быть только нелюди. Уже одно это придаёт ответу «нет» преступный характер. Плохой избиратель подобен преступнику, крадущемуся к месту преступления.

Насколько же бодрее чувствует себя в этот день хороший избиратель. Уже за завтраком он получил по радио последний стимул, последнее напутствие. Вот он выходит на улицу, на которой царит праздничное настроение. На каждом доме из каждого окна свисают знамёна. Во дворе избирательного участка его приветствует оркестр, играющий марши. Музыканты одеты в мундиры, да и на самом избирательном участке хватает людей в униформе. Хорошему избирателю при таком воодушевлении вряд ли придёт в голову в кабинке для голосования проголосовать против.

Те же самые обстоятельства насторожат плохого избирателя. Он оказывается со своим карандашом перед комиссией в униформе, присутствие которой его смущает. Голосование проходит за столом, скрытым зелёной занавеской. Организация продумана досконально. Не похоже, что можно подсмотреть, куда ставит крестик избиратель. Однако совсем ли это исключено? Вчера ещё он слышал, как кто-то шептался, что бюллетени можно нумеровать на печатной машинке без ленты. При этом он должен быть уверен в том, что никто не подсматривает ему через плечо. Со стены огромный портрет главы государства все в той же униформе с неподвижной улыбкой взирает на него.

Сам бюллетень, на который он смотрит, также обладает силой внушения. Он есть результат искусного расчёта. Под словами «Свободный выбор» виден большой круг, на который к тому же указывает стрелка: «Место для твоего Да». Рядом с ним едва заметный маленький кружок, предназначенный для «Нет».

Наступает великий момент: избиратель ставит свой крестик. В душе мы с ним заодно; он действительно проголосовал против. На самом же деле данный акт есть точка пересечения фикций, которые мы намерены разоблачить: выборы, избиратели, предвыборная агитация – это всего лишь этикетки совсем иных вещей и процессов. Это картинки с загадками. В своём расцвете диктатуры существуют благодаря тому, что их иероглифы не расшифрованы. Но однажды они встречают своего Шампольона. И пускай это не вернёт нам былую свободу. Всё же это научит нас правильно отвечать.