Уходила юность в 41-й
Шрифт:
— Ну так што? Ночью то, помнится, было.
— Вот как раз бы к жинке, на горяченькое! — смеется Дегтяренко. Атаманчук
хмурится и отвечает серьезно:
— У нас служба, видно, иная — не то, что у вас, при орудиях. Я в тот момент свои
обязанности на службе исполнял. С тремя катушками на плечах — не до горяченькой
жинки!
Их шутки и смех меня не веселят. Из головы никак не выходит гибель Васи
Пожогина. Когда покидали тихое кладбище в Парышеве,
левобережье Припяти, кто-то из наших, кивнув на холмик свежей земли, заметил: «А
все-таки, скажу, нелепо получилось!..» Политрук Ерусланов, еще не остывший от своей
прощальной речи, бросил горячо, хоть, может, и грубовато: «Только чистоплюи так
могут судить! Это же святой поступок во всем своем благородстве!»
Мне вдруг вспомнились стихи, которые Василий еще в училище читал: «Врага
победить — боевая заслуга, но друга спасти — это высшая честь!» Теперь эти строки
обрели конкретный смысл.
Шагаю рядом с Галей и вижу, как она подавлена. Девушка окончательно
привязалась к нашей батарее. После гибели Василия стремится быть среди нас. Общее
горе, наверное, сблизило нас. Видел однажды на привале, как, перевязав раненого,
складывала она в свою санитарную сумку бинты и флакончики. Вдруг достала какую-то
книжицу и припала лицом к раскрытым страничкам. Я подошел и увидел уголок
знакомой фотографии.
Переборов смятение, она выдавливает слово за словом:
— Казнюсь... Себя ненавижу... Думаю, все из-за меня!
Успокаиваю, как могу, а она свое: [96]
— Такие, как Василий, может, раз в жизни встречаются. Отважный и вместе с тем
застенчивый, словно девчонка! Нет, никогда себе не прощу. Никогда не забуду!..
Разговор прервала команда:
— Командиров батарей со взводами управления в голову колонны!
Светало, когда вместе с полковником Григорьевым мы выехали на
рекогносцировку.
* * *
Лоев — это небольшой белорусский городок, разбросанный по прибрежному
крутояру. Сейчас нас и город разделяет Днепр — широкий, светящийся утренней
синевой. Могучая река в величавом спокойствии несет свои воды. А совсем недавно, на
переправе через Днепр близ поселка Неданчичи, что стоит на железной дороге Овруч
— Чернигов, река была неспокойна, волны, пенясь, набегали друг на друга, вода
бурлила от разрывов бомб. Косяки черных самолетов висели над нашими головами.
Железнодорожный мост, по которому наши части переправлялись, фашисты не трогали,
рассчитывая, что он пригодится им самим.
— Тут, пожалуй, и расположим наблюдательный пункт, — сказал Козлихин,
показывая
Не знал я тогда, что эти места не раз станут ареной ожесточенных сражений.
Осенью 1942-го мы, партизаны, придем сюда под командой Ковпака и Сабурова и,
овладев в короткой схватке Лоевом, неподалеку отсюда, в рыбацкой деревушке
Каменке, будем переправляться через Днепр, чтобы продолжать свой дерзкий рейд в
Полесье. Вновь здешние окрестности огласятся стрельбой и взрывами. А еще год
спустя на это побережье выйдут части Первого Белорусского фронта и на нашей
высотке разместится командный пункт Рокоссовского.
В бинокли видим: на улицах Лоева — ни души. АН нет! Вот солдаты в кургузых
мундирах с автоматами на изготовку ведут старого человека. Он в белой, наверное,
исподней одежде. Бьют беднягу, и он спотыкается, падает, беспомощно разбрасывая
руки. Фашисты орут, гогочут.
— Вот бы пальнуть! — кипятится Иван Донец. — В самый раз! [97]
— У вас, в Семаках, верно, кажут, что поперед батьки... — отзывается Козлихин.
— Ты, разведчик, в стереотрубу зорче гляди!
В полдень, очевидно, полагаясь на безнаказанность, фашисты вздумали наводить
через Днепр переправу. У реки сгрудились автомашины, громоздкие понтоны, солдаты.
Я позвонил в дивизион.
— Сам, браток, дывлюсь и чую, что паленым пахнет, — заговорил Бабенко и, как
всегда, без «шифра» добавил в открытую: — Спытал полковника. Велено быть
наготовке и ждать. Розумиешь?
Вражескую переправу дивизион сорвал, разметал огнем. Как только фашисты
спустили на воду штурмовые мостики и крикливой ордой бросились по ним, сильный
огневой шквал накрыл скопище на берегу, оборвал цепочку мостиков, и поплыли они
вниз по течению.
Вскоре над нашими боевыми порядками появился самолет-разведчик. Снижаясь
до верхушек деревьев и снова взмывая, «костыль» выискивал расположение наших
батарей. Но тщетно — они надежно укрылись в лесной чащобе.
Под вечер наше охранение задержало группу незнакомых бойцов во главе с
лейтенантом. Усталые донельзя, они еле держались на ногах. На каждом — повязки,
грязные, заношенные, в пятнах засохшей крови. Командир взвода Козлихин бросился к
ним:
— Откуда вы такие?
— Оттуда, где ты не был, — сострил один из них, поправляя бинт на шее.
— Извините, товарищи раненые. Но если всерьез. Спрашиваю по долгу службы.
— Ну, коль ты такой серьезный, то мы из 21-й армии. Из-под самого Гомеля