Уходящая натура
Шрифт:
— Понял. — Кивнул Данила. — Смутно. Ну да ладно. Что мне делать-то надо будет?
— Поставить. Если играющий, на которого ты сделаешь ставку, выигрывает, то получишь назад удвоенную величину ставки, за исключением ничьей. Если ставишь на ничью, то банк отстегнет восьмикратную величину ставки. А если поставишь на банк и он выигрывает, казино выплатит удвоенную, но и себе захапает пять процентов.
— Комиссионные, что ли?
— Точно! Ну так что? Играем?
— Погоди. А если тот, на кого я ставлю, проиграет?
— Ну, ты даешь! — Восхитился подстрекатель. — Тогда
— В «баккару»?
— Как хочешь. Но я предлагаю все-таки шмен-де-флер.
— Какой флер?
— Железная дорога по-французски. Или «железка» — очень похожа на «баккару», но минимальная ставка разрешена не двадцать евро, как на все тут, а сразу сотня. Веселее.
— Отлично! А максимальная?
— Да скоко хош.
— Ну так пошли…
К третьему дню игры Данила Гончар, рванувший за границу сразу же, как только узнал об обыске на даче, просадил уже тысяч восемьдесят долларов и только начал входить во вкус.
Оказалось, что игра — это было именно то, к чему он стремился всю жизнь, хоть и не осознавал этого. Азарт, желание попробовать что-то новенькое, поиграть с судьбой — это и была его настоящая натура. Он, собственно, и жил так, играя судьбами. И чужими, и своей. Люди, даже самые близкие, были для него не более чем пешками на игровом поле жизни. А удовольствие от существования он получал лишь тогда, когда чувствовал, что в состоянии вот-вот схватить удачу за хвост. И, что греха таить, до сей поры это ему частенько удавалось. За разные дела он хватался, уходил с одного места на другое только потому, что гнался за этой самой удачей. Потому что ему было мало просто работать и иметь то, что заработал. Ему нужно было все сразу и именно сейчас.
И тут, в парижском казино, он, похоже, отыскал источник постоянного движения за неверной удачей…
Искал он это неверное счастье долго. Почти половину Европы проехал. Прошло уже больше двух недель с тех пор, как в Москве его объявили в розыск. Почти никто не сомневался, что Гончар не останется в России, а будет прятаться за границей. И точно: уже на третий день выяснили, что он успел пересечь Российско-Финскую границу на взятом напрокат в Санкт-Петербурге автомобиле. Лопухнулись, конечно, могли бы и сразу границы перекрыть. Но полагали, что Данила начнет обращаться в посольства и консульства за визами — бросили силы туда. А у него был открытый «шенген».
Из Финляндии он в тот же вечер сел на паром «Силья Лайн» — и разыскивать беглеца по всей старушке-Европе оказалось делом нелегким.
Он, к примеру, нашел казино на Елисейских Полях быстрее. Но это его и сгубило.
Негласный осведомитель французской полиции обратил внимание на незнакомца, делающего крупные ставки в течение нескольких дней. И доложил по команде. А Интерпол, куда обратились российские спецслужбы, уже успел снабдить парижских полицейских приметами Гончара.
Данила уже второй день играл в одиночестве. Его случайный знакомый, увлекший программиста игрой, получил от казино свои комиссионные и подыскивал очередную праздную подвыпившую и богатенькую на первый взгляд жертву.
Но Гончар не жалел о нем. За эти дни он успел войти в курс дела и примелькаться в самом казино. Крупье узнавали его и с радостью приглашали к игровым столам. Очередной вечер Данилы начался очень удачно. На «рулетке» он поставил на «красное» и «нечет», а также успел по сигналу крупье выкрикнуть устную ставку в двенадцать фишек на «сектор». И снял весь банк.
Сидящий рядом импозантный господин во фраке, проигравший пару сотен евро, склонился к нему и шепнул на ухо:
— Поздравляю вас, Даниил Викентьевич. Только вы не нервничайте так сразу. Давайте не будем омрачать людям вечер. Вы собираете выигранные фишки, и мы весело идем в кассу получать выигрыш. Внизу нас давно ждут. Вы все поняли?
Данила понял, что минуту назад случился его последний выигрыш.
Массивный портик сталинской эпохи с восемью колоннами. И башенка со шпилем. Таким предстает перед пассажирами новосибирский городской аэровокзал «Северный». Этот аэровокзал замечателен тем, что улететь с него дальше, чем в Уренгой или Салехард, попросту невозможно. Бетонная полоса, построенная вскоре после смерти большого друга авиаторов товарища Сталина, не в состоянии принять самолеты крупнее Ан-24 или Ан-30.
Около полуночи к главному входу аэровокзала подкатила желтая ржавая «Волга» с шашечками, высадила импозантного мужчину с небольшим кейсом, фыркнула, включила яркий зеленый глазок и укатила, оставив за собой клубы зловонного дыма. На обширной темной площади перед приземистым зданием не осталось ни единой живой души.
Мужчина растерянно огляделся, быстро подошел к двери и несколько раз безуспешно нажал на неработающую кнопку дверного звонка. Потом, поняв тщетность своих попыток, затарабанил в дверь кулаком и каблуками.
Через три минуты массивная дверь приоткрылась. И в щель, оставляемую цепочкой, высунулась заспанная физиономия охранника.
— Че надо? — мрачно спросила она. — Нарываешься?
— Лететь надо, опаздываю. Вот билет! — Мужчина говорил с едва заметным акцентом, но по манере держаться с достоинством даже в этой критической ситуации в нем безошибочно угадывался уроженец далеких западных земель.
— Ты че, офонарел? Куда лететь? Закрыт аэропорт.
— Владивосток, — терпеливо объяснил иностранец. — Вот билет. Вылет в ноль час и пять минутов. Уже без четверти полуночь. Надо быстро. Пустите.
От волнения он стал больше коверкать русские слова.
— Д-а-а-а-а… — почесал затылок охранник, снимая цепочку и распахивая дверь. — Ну заходи. Только самолет твой улетает с другого аэропорта.
— Как? — побледнел визитер. — Где?
— Толмачево. Нужен аэропорт Толмачево. Не очень далеко от города, но не успеть. — Он критически оглядел площадь. — И ни одной тачки нет.
Мужчина обреченно прислонился к стене и прикрыл глаза.
— Что, очень надо? — озаботился охранник, сон у которого пропал. И теперь он хотел пообщаться.