Уходящая натура
Шрифт:
Как вышло, что был зарегистрирован пассажир, не появлявшийся у стойки? Как получилось, что проинструктированные таможенники не сообщили о появлении мистера Рони? Этот и многие другие вопросы задавать можно было и после. А сейчас было некогда. Сейчас следовало действовать без промедления.
И Поремский пулей вылетел за дверь.
Важный иностранец демонстративно взглянул на часы.
— Все в порядке, мистер Рони, — улыбнулась девушка с погонами лейтенанта пограничной службы. Она не слышала о требовании органов немедленно докладывать о таком человеке. В зоне контроля ВИП-персон смена производилась в другое время, специально подгадываемое
Восс без видимой спешки, но достаточно энергично пересек трансферный зал повышенной комфортности, оставив без внимания магазин беспошлинной торговли «дьюти-фри», и направился к коридору, ведущему через звонкую арку металлоискателя непосредственно на летное поле. К готовому взлетать самолету. К свободе.
Тут на второй этаж международного терминала буквально взлетел верный помощник Турецкого. Слева от лестницы находился пункт дежурной милиции — туда и ворвался Поремский:
— Генеральная прокуратура России! — завопил он. — Поступаете в мое распоряжение!
Три милиционера, вальяжно развалившиеся на потертых кожаных топчанах, составленных вокруг журнального столика, забивали «козла». При виде всклокоченного Поремского побросали костяшки домино и вскочили как ужаленные.
— Что случилось?!
— Пока ничего, — неожиданно успокаиваясь, ответил Володя. — Но нам надо спешить. Иначе действительно случится. За мной!
Отталкивая друг друга в дверном проеме, доминошники бросились совершать подвиг.
Миновав бар, вытаскивая на бегу оружие, они выбежали в зал ожидания и в дальнем его конце увидели силуэт мужчины, который, кивнув сотруднице аэропорта, стоявшей на выходе, уже выходил в двери, ведущие к самолету.
— Стой! — в четыре глотки закричали преследователи, ожидая, что «клиент» начнет суетиться, бросится убегать, переворачивая по пути тележки с багажом. И начнется стрельба и потеха.
Но он спокойно остановился. Куда бежать? В темноту по бетону летного поля? Зайцем в лучах прожекторов? Или в самолет, в кабину к пилотам, заставлять взлететь, угрожая несуществующим взрывным устройством?..
Мужчина просто стоял и ждал. Все-таки он был профессионалом.
— Не волнуйтесь, все нормально. Мы из милиции. — Поремский сказал магическое слово, успокаивающее обывателей, перепуганной девушке в летной форме. И обратился к мужчине: — Мистер Рони? Здравствуйте, Питер Восс.
…«Тишина на Ваганьковском кладбище»…
В голову Турецкому, абсолютно не ко времени, лезла песенка Виталия Крестовского, известная многим еще со школьной скамьи: «Мы лежим с тобой в одном гробике. Ты костями прижалась ко мне…»
Смешная песенка. Но ничего смешного на Ваганьковском не происходило. После отпевания покойного обширная похоронная процессия вышла из храма Андрея Первозванного и тронулась в глубь кладбища.
Впереди сослуживцы из НИИ «Маяк» несли на полотенцах закрытый гроб с телом убиенного академика. За гробом пошатывающийся Сергей Тимофеевич толкал коляску, на которой, прямая, как жердь, сидела Марина Дубовик.
«Какой все-таки стойкий человек, — с теплом подумал о ней Александр Борисович. — Вот пример настоящей выдержки, настоящего служения делу, которому ты предназначен. И отец тоже кремень. Каково ему потерять сына? Но держится, держится, не гнет спину под ударами судьбы».
А Викентия Леонидовича нет. И Лидии Андреевны тоже. Конечно, после случившегося им попросту невозможно старшему Дубовику в глаза глядеть. Но они бы пришли. Почему-то Турецкому казалось, что они бы пришли. И плакали, обнимая несчастного отца, сына у которого отнял их собственный отпрыск. И Дубовик бы открыл объятия навстречу. Но Гончары прийти не могли: мужа забрали в больницу с сердечным приступом. А супруга его просто тяжело слегла дома. Вот до чего довели родные детки.
«Отчего это зависит? — размышлял Турецкий. — Почему люди такие разные? Одни пытаются побольше накопить, урвать, взять у жизни и окружающих людей. Другие всю жизнь отдают. И почему-то, порой даже на грани нищеты, все равно остаются богаче владельцев яхт, Майбахов и вилл на Канарах. Что определяет, каким человек станет? Происхождение? Наверное. Воспитание? Конечно. Но вот простой пример: один человек убил другого. Оба были, как говорят, из „приличных“ семей. Равных по достатку, социальному положению, уважению в обществе. Оба были не обделены талантом, хоть и в разной степени. Но один всю жизнь отдавал себя делу, друзьям, коллегам, воспитанникам, стране. Второй всю жизнь брал, не считаясь с нормами человеческого бытия, с совестью, с законом. И вот один и после смерти любим и поминаем. Попрощаться с ним пришли сотни людей, друзья и близкие, политические и общественные деятели, и даже обычные граждане, которые прослышали о его смерти. Второму же уготована недобрая слава и изоляция от общества. Кажется, что справедливо. Но ведь нет же. Ведь человека-то не вернуть!..»
Так в бесплодных раздумьях Александр Борисович потихоньку подошел к месту захоронения и встал позади и в сторонке, никому не мешая.
Недолгая церемония прощания подходила к концу. Несколько человек произнесли последние речи. Выступавшие не были знакомы Турецкому. В толпе шептали, что среди них был и президент Российской академии наук, который зачитал телеграмму от Президента РФ с выражением скорби и соболезнования родным и близким усопшего. Говорили действительные члены Академии информатизации, сослуживцы и товарищи из НИИ «Маяк». Прорвался даже какой-то правозащитник, заявивший, что убийство академика Дубовика является политическим, следовательно, политический террор в России продолжается. Его постарались быстренько стащить с трибуны…
После гражданской панихиды над погибшим прочитал молитву батюшка из кладбищенского храма, и тело Бориса Сергеевича Дубовика было предано земле.
«Покойся с миром», — пожелал мысленно Турецкий и, тихонечко попятившись, покинул похороны и стал пробираться меж могил к выходу на улицу Сергея Макеева, где он оставил свой автомобиль. Шел, глядел на памятники политикам и спортсменам, ученым и деятелям культуры, нашедшим последний приют на Ваганьковском. Есенин и Лев Яшин. Эдуард Стрельцов рядом с Высоцким и Окуджавой. Два таких разных Даля. Левтова и Листьев. Такие замечательные и такие разные при жизни люди. И только смерть показала всем их «равенство». В одном. В том, что прожили они свои жизни, служа людям.
А те, другие, которые не?..
Им тоже должно воздаться по заслугам их. Но чтобы это случилось, следовало воздать.
Собственно, этим Турецкий сейчас и занимался. Нужно было еще раз просмотреть и проверить все материалы, подготовленные для передачи дела в суд. Турецкий понимал, что этот процесс будет долгим. Что адвокаты сделают все, чтобы умалить вину братьев, выгородить их по возможности, скостить преступникам сроки заключения. Александр Борисович ожидал, что дело неоднократно будут возвращать на доследование, будут подаваться прошения и апелляции — все, что угодно. И все-таки зрело у него ощущение, что дело в целом завершено. И появилось чувство усталого удовлетворения, какое обычно бывает после честно выполненной работы.