Уходящий тропою возврата

Забусов Александр

– Кажись, кто-то из них серьезно навернулся в овраг. Нельзя же в потемках по нашим местам ездить на лошадях, не зная дороги, да еще и рысью. Шад, вам не кажется, что нам пора покинуть эти места?

– Пора.

Все четверо прокрались к лошадям и повели их за узду одним им знакомой тропой в сторону Донца. Не нужно испытывать судьбу, пробуя обойти скопление степняков по этому берегу, тем более не имея кроме луков и ножей другого оружия.

Переправившись, прошли через лесок, встали на дорогу и, не дожидаясь утра, уверенно поскакали по знакомым местам. Кони недовольно всхрапывали, обижались на седоков, заставивших ночью преодолевать путь. К стремени

у всей четверки были привязаны за копытца потрошеные, но не разделанные дикие козы, результат недавней охоты. Всадники торопились.

К рассвету, переправившись через брод, четверка хазар подъехала к воротам усадьбы. Савар соскочил с лошади, в рассветном мареве оглядывая неприглядную картину. Ворота нараспашку, одна воротина, сорванная с петель, лежала на земле прямо в проходе. За стенами на узких улочках в засохшей, запекшейся крови валялись погибшие воины и убитые женщины и дети. Кочевники полной мерой поживились в имении. Многие трупы были раздеты, с мертвых мужчин поснимали даже порты и сапоги, женщин, по всей видимости, сначала раздели, затем убили, надругавшись над ними. Хазары будто пришибленные ходили между домов. Каждый из них вначале бросился к тем строениям, где жили их семьи, потом, выскочив из домов ошпаренными кошками, безумными глазами смотрели друг на друга. Живых людей в поселении не оказалось.

Савар зашел на женскую половину своего дома, проходя по комнатам, отмечал про себя, что враг вынес из комнат все, оставив голые стены. Он нашел, что искал, в самой дальней комнате. Мать и сестры голыми лежали на деревянном полу. Парсбит-хатун, раскинув руки, смотрела в пустоту одним глазом, второй вытек, сабля убийцы рассекла череп старой женщины, оставив на лице рубленую рану. Сестер закололи, младшей перерезали горло от уха до уха.

– У-у-у-у! Пх-хы-пхы! – завыл, зарыдал в голос молодой шад, слезы градом катились из глаз. Помогло то, что сознание помутилось, и он на какое-то время выпал из реальности, быть может, даже потерял сознание.

Придя в себя, рукавом вытер мокрое от слез лицо, взглянул на мать последний раз, вышел из комнаты.

– Аваз, Бран, Мошег! Где вы, нечестивцы? Все ко мне.

Собрав понурых воинов у крыльца умершего вместе с хозяевами дома, произнес:

– Предать огню всех погибших не сможем, похоронить – тоже. Они уже дня три лежат не погребенными. Снимайте седла с лошадей. Перевезем покойников к оврагу, уложим всех в одну могилу и осыпим грунт.

– Шад, как бы потом кто из них не встал, чтоб кровь у живых пить, – выразил свое мнение Мошег.

– Глупости. Мне отец поведал, еще когда жив был, русы считают, и это так, что люди, погибшие в бою, никогда не превратятся в нечисть. Здесь все погибли в бою, – с раздражением произнес Савар.

Родичей и челядь свезли и захоронили только к вечеру. За погребальным делом никто не вспомнил о еде, да и вообще заикнись кто об этом, у Савара кусок бы в горло не полез. Вот теперь поместье было по-настоящему пустынно. Трое воинов разожгли костер прямо напротив ворот, уселись вокруг него, тупо глядели, как языки пламени, потрескивая, отправляют в небо частички пепла, а ветер, подхватывая их, уносит в сторону реки.

Савар вошел в комнату отца, прошел к стене, примыкающей к очагу, и охотничьим ножом расковырял кирпичи. По всей видимости, стена под побелкой была выложена на другом растворе. Вскоре кирпичи посыпались на пол, их можно было, не прилагая особых усилий, вынимать из кладки. Савар спихнул в сторону на пол мешающие кубики из обожженной глины, расширил проход и вошел в небольшую кладовую. Постоял,

заставил глаза пообвыкнуться с теменью, хватая охапками, выносил к окну все, что было уложено на полках. Очистив кладовую, ногой вышиб оконную раму, высунулся по пояс, крикнул воинам:

– Идите сюда!

Каждому сунул в руки по увесистому кожаному кошелю с монетами.

– Мы лишились родни, но не жизни. Нам предстоит еще какое-то время выживать в этом мире, строить новые отношения, вживаться в быт. Эти деньги помогут вам стать на ноги.

– Шад, вы сами куда направитесь? – спросил Бран.

– Сейчас есть только одна земля, на которой можно выжить, не имея за плечами родни. Это Русь. Варягами приходят на службу к князьям воины, мало кто среди них становится изгоем. Я ухожу на Русь.

– Я с вами, шад. Прошу разрешить присоединиться.

– Я тоже.

– И я.

– Ну что ж, надевайте кольчуги, подбирайте оружие по руке. Утром уходим.

Оставшись один, Савар закутался в шерстяной плащ, прикрыл глаза и забылся тревожным сном. Усталость взяла свое.

Проход между деревьями, спускавшийся к реке, как будто специально предназначался для переправы большого скопления народа, путешествовавшего с телегами и кибитками. В этом месте извилистое русло реки заросло камышом и лозой, да и берега здесь были пологими. В этом месте не раз уж проходили печенежские сотни с одного берега на другой. Конец апреля месяца, половодье давно схлынуло, оставив в русле два лысых песчаных острова-отмели. Вот в этот-то проход и вошел передовой дозор кипчаков, не один день разыскивающих место для переправы орды с правого на левый берег. Низкорослые лошадки сами прибавили ход, услышав близкий плеск воды в реке и почувствовав запахи влаги. Кочевников было десятка два, не больше. Узкими щелочками голубых глаз они, приблизившись, осмотрели наконец-то найденное удобное место. Тронув пятками бока животных, заставили их войти в воду. Медленно, боязливо стали переправляться через Донец, следуя в колонну по два. Когда первым до противоположного берега оставалось метров двадцать пять, а задние только вошли в текущую воду, с противоположного берега в передовых полетели стрелы, с завидной периодичностью разрывая тела тяжелыми боевыми наконечниками.

– А-а-а-а! И-и! – крики и стоны раненых прорезали относительную тишину на переправе.

Вскоре в спину задним тоже полетели стрелы, сбивая узкоглазых воинов под ноги лошадям, на дно мелкой в этом месте реки. Ржание лошадей и затор из оставшихся без седоков животных привели их ещё и в крепкое замешательство. Чужаки все еще не поняли, откуда приходит смерть. Вдруг прямо из воды, у самого стремени выпрыгнул крепкий малый, отбросил в сторону камышовую трубку, вырвал из седла ближайшего кочевника. Плюхнул его задом о воду и от всей души врезал по макушке кулаком, размером с глиняную кружку. После чего обмякшее тело поволок в заросли камыша.

Только один из узкоглазых разведчиков сообразил, чем может все закончиться для них, и, пригнувшись к луке седла, заставил лошадь, поднимая грудью волну и разбрызгивая по сторонам воду, скакать по течению реки.

– Ах, стервец, ну и ловок! – вырвался возглас из камыша.

Сразу две стрелы вошли в лошадиный круп, но животное, жалобно заржав, выносило хозяина из-под обстрела. Кипчак, умело спрятавшись под лошадиный живот, принимая водные процедуры, хлебая донецкую водичку, почти вырвался из лап смерти. Аваз, прицелившись, выпустил стрелу, всадив ее в бедро хитрецу, а вскоре тот скрылся за изгибом реки. Ушел.