Уик-энд на берегу океана
Шрифт:
– Я коммунист, – сказал он серьезным тоном совсем тихо.
Произнеся эти слова, он поглядел на Майа с каким-то целомудренным пылом и, казалось, явно ждал ответа. В тишине вдруг застучали пулеметы. Пожалуй, еще никогда жизнь не казалась Майа столь нереальной. «Неужели я сейчас умру?» – подумал он. Он вспомнил свой тогдашний страх на берегу во время бомбежки. Теперь он ничуть не боялся. Только чувствовал какое-то необыкновенное удивление. Подняв голову, он поймал устремленный на него взгляд Аткинса. Тот все еще ждал ответа.
– Правда? – сказал Майа. – Вы коммунист?
– Да.
Самолет
– Аткинс!
– Here, sir [18] , – послышался рядом голос Аткинса.
Майа почувствовал, как его поднимают за плечи, ставят на ноги. Это оказался Аткинс.
– Вы ранены? – крикнул по-французски Майа.
Аткинс даже не оглянулся. Лицо его, обращенное вперед, было озарено багровыми отблесками, и на нем застыло недоумевающее выражение. Несколько раз он открывал рот, но Майа не слышал его голоса. Его заглушали нечеловеческие вопли. Майа обернулся! От носа судна на них наступал огонь.
18
Я здесь, сэр (англ.).
Языки пламени взлетали неестественно высоко, но дыма видно не было. Свет был так ярок, что Майа закрыл глаза. И тут же, чуть не потеряв равновесия, пошатнулся и уперся головой в грудь Аткинса.
– Нас сейчас раздавят, – сказал Аткинс. – Все сгрудятся на корме.
Внезапно их стиснуло толпой со всех сторон, словно бы подняло над палубой. Алый отсвет окрашивал лица людей, их окутывало раскаленным и каким-то удушливым ветром. Вдруг Майа почувствовал, что ему нестерпимо колет шею. Обе его руки, плотно прижатые к груди, казалось, готовы были ее раздавить. Он откинул назад голову в алчном желании дышать, о чем взывало все его существо.
Когда он пришел в себя, ему показалось, будто он удобно лежит на спине и чувствует всей кожей веяние несказанной свежести. Он открыл глаза. Вокруг него двигались какие-то красноватые тени. Тут только он с удивлением заметил, что стоит на ногах, и понял, что толпа, теснившая его со всех сторон, не дала ему упасть. Он снова закрыл глаза, и сразу же его охватила неодолимая сонливость. Но в эту же минуту он почувствовал, как кто-то с силой хлопнул его по обеим щекам. Он открыл глаза. Рядом было лицо Аткинса, но оно словно бы расплывалось в тумане. Ценой почти нечеловеческих усилий Майа удалось не опустить век. Его снова бросило в жар,
– Ну как, лучше, сэр?
– Ничего, Аткинс.
Теперь давка стала полегче. Если бы только хоть на секунду смолк этот вой.
– Вы чувствуете под ногами палубу, сэр?
– Да, – сказал Майа, – им там, должно быть, совсем плохо приходится.
И вдруг он вспомнил: а Джебет, Джебет, который перешел на нос?!
– Надо добраться да леера.
– Зачем?
– Чтобы прыгнуть.
– Прыгнуть, сэр? – переспросил Аткинс сдавленным голосом.
Он ничего не добавил и, выставив плечо, начал прокладывать путь. «Вряд ли проложим», – подумал Майа, но, к великому его удивлению, толпа покорно расступилась. Через минуту он уже коснулся ладонью леера. И тотчас же отдернул руку: леер был раскален.
– Берег! – крикнул Майа.
Берег был совсем рядом, примерно в сотне метров. Очевидно, удар был так силен, что порвалась якорная цепь, и судно подтащило течением к берегу. Оно врезалось в песок почти напротив санатория. Слева Майа даже различил цепочки английских солдат, ждущих своей очереди на берегу Брэй-Дюна. Посадка продолжалась.
Майа перегнулся через борт. Отсюда казалось, что они находятся на головокружительной высоте над морем. А море там, внизу, было спокойное, без единой морщинки. И блестело, как стальной щит.
– Здесь мелко, нельзя нырять…
– Да нет, нет, – живо сказал Майа. – Вот вы сами увидите, я нырну первым.
Ему почудилось, будто Аткинс слегка побледнел.
– Я не умею плавать, – хрипло сказал он.
– Ну что ж из того? У вас спасательный пояс. Никакой опасности нет. – И добавил: – Никакой опасности.
Аткинс молчал.
– Я сейчас прыгну, Аткинс, а вы за мной.
– Я не умею плавать, – упрямо повторил Аткинс.
– Э-э, черт! Да вам и не нужно уметь плавать.
Наступило молчание, и Майа почувствовал, что Аткинс отчаянно борется сам с собой. Вой стал еще громче, и внезапный порыв ветра погнал на них целый шквал искр. Приподнявшись на цыпочки, Майа разглядел, что пламя подобралось уже к мосткам. От жары он задыхался и чувствовал, что вот-вот лишится сознания. Его охватило какое-то унылое оцепенение. Обожженная о леер ладонь ныла, и ему хотелось закричать в голос.
– Ну, быстрее.
– Я предпочитаю остаться здесь, – сказал Аткинс.
Лицо его, освещенное отблесками пожара, казалось багровым. Вид у него тоже был отупевший. Майа схватил его за плечи, сильно тряхнул.
– Но вы же сгорите, Аткинс, сгорите!
Аткинс покачал головой.
– Я не могу прыгнуть, сэр, это невозможно.
В ушах Майа гудело от рева толпы. Ему самому хотелось завыть.
– Я не умею прыгать, – уныло и тупо твердил Аткинс.
Лицо его вдруг лишилось всякого проблеска мысли. Майа посмотрел на него. И это Аткинс, такой храбрый, такой спокойный всего несколько минут назад… И он умрет потому, что не решается спрыгнуть с высоты в несколько метров… Майа яростно встряхнул его.