Уилл Грейсон, Уилл Грейсон
Шрифт:
– Извини. Я в курсе, что это мерзко.
– Ничего. – Сейчас отлично было бы пошутить, но я твержу себе: помалкивай, помалкивай, помалкивай, помалкивай. Когда молчание начинает казаться уже слишком странным, я все же говорю: – Ты эту группу, как ее, «Мейби Дэд Кетс», знаешь?
– Ага. Они неплохие. Типа ранний «Мистер Ти Экспириенс» для бедных, но мне нравится одна песня – она длиной секунд пятьдесят пять, называется «Annus Miribalis» [6] , в ней буквально вся теория относительности Эйнштейна объясняется.
6
«Год
– Круто, – киваю я, она улыбается, переключает передачу, и мы уносимся в город.
Где-то через минуту мы притормаживаем перед «кирпичом», Джейн останавливается у обочины и смотрит на меня.
– Я довольно скромная, – говорит она.
– А?
– Я довольно скромная, так что все понимаю. Но не надо прятаться за Тайни.
– Я не прячусь.
Джейн ныряет под ремень безопасности, я не понимаю зачем, но когда она начинает тянуться ко мне, до меня доходит, она закрывает глаза и склоняет голову, а я отворачиваюсь и смотрю вниз, на валяющийся на полу мусор. Открыв глаза, Джейн резко отстраняется. Я начинаю говорить, чтобы прекратить молчание:
– Я на самом деле не, гм, я согласен, что ты классная и симпатичная, но я не, ну, не, ну, я, наверное, не, гм, мне не очень сейчас нужны отношения.
Через секунду Джейн очень тихо произносит:
– Наверное, у меня ненадежный источник информации.
– Возможно.
– Извини.
– И ты меня. Ты правда…
– Нет-нет, прекрати, от этого только хуже. Так. Ладно. Посмотри на меня. – Я смотрю на нее. – Я могу забыть об этом, если и ты тоже забудешь – и только на этом условии.
– Ничего особенного и не было, – отвечаю я и поправляюсь: – Было ничего особенного.
– Так-то, – говорит она, на этом наша тридцатисекундная остановка на знаке кончается, и мою голову резко вжимает в сиденье. Джейн водит так же неудачно, как Тайни влюбляется.
Уже у центра мы съезжаем с Лейк-шор, обсуждая «Ньютрал Милк Хоутел», могли ли у них быть какие-то записи, которых никто не слышал, просто демки, например, интересно было бы послушать, как эти песни звучали до того, как их записали профессионально, может, нам вломиться к ним в студию и скопировать все имеющиеся следы их существования. От древней печки в «вольво» у меня пересохли губы, а тот эпизод, когда Джейн ко мне наклонилась, практически и буквально забыт… но тут понимаю, что я, как идиот, разочарован тем, что она как будто совершенно не расстроена, и я почему-то чувствую себя отверженным, а это наводит на мысли о том, что в Музее безумия, наверное, надо бы открыть отдельное посвященное мне крыло.
Место, чтобы припарковаться, мы находим примерно в двух кварталах от того места, куда направляемся, Джейн приводит меня к ничем не примечательной стеклянной двери возле кафешки с хот-догами. Вывеска на двери гласит: КОПИЯ И ПЕЧАТЬ ЗОЛОТОЙ БЕРЕГ. Мы идем вверх по лестнице, в воздухе витает чудесный аромат свиных котлет, потом мы входим в крошечное помещение. Обстановка внутри крайне скромная, а именно: два складных стула, стол, плакат с подвешенным котенком и надписью ПОТЕРПИТЕ, горшок с мертвым растением, компьютер и навороченный принтер.
– Поли, привет, – говорит Джейн чуваку с многочисленными татуировками, который, видимо, оказывается единственным работником этой конторы. Запах хот-догов
7
Надежда (англ.). – Примеч. перев.
– Ага, учились, – соглашается Поли. – Но вместе недоучились – я еще не закончил, – со смехом добавляет он.
– В общем, такие дела, Поли, Уилл ай-ди-карту потерял, – объясняет Джейн.
Поли улыбается в мою сторону.
– Какая жалость. – Он вручает мне чистый лист бумаги для принтера. – Мне нужно твое полное имя, адрес, дата рождения, номер соцстрахования, рост, вес, цвет глаз. И сто баксов.
– Я, э… – Я зависаю, потому что обычно деньги сотнями с собой не ношу, но раньше, чем успеваю что-либо выговорить, Джейн выкладывает пять двадцаток.
Мы с ней садимся на складные стулья и придумываем нового меня: звать меня будут Ишмаэль Дж. Байафра, адрес: 1060 Аддистон-стрит, регион Ригли-филд. Каштановые волосы, голубые глаза, 178 см, 72 кг, номер страховки – девять цифр наугад, в прошлом месяце исполнилось двадцать два. Я отдаю листок Поли, он показывает на полоску скотча на стене и велит встать туда. Потом подносит к глазам цифровой фотоаппарат и говорит: «Улыбочку!». Когда меня фотографировали на настоящие права, я не улыбался – и сейчас ни за что не стану.
– Через минуту будет готово, – объявляет Поли, я прислоняюсь к стене и начинаю так страшно нервничать из-за этой подделки, что перестаю переживать насчет того, что Джейн совсем близко. Хоть и знаю, что до меня уже три миллиона человек сделали себе фальшивые документы, я все равно уверен, что это правонарушение, а я в целом против этого.
– Я ведь даже не пью, – говорю я вслух, частично самому себе, частично Джейн.
– Я их только чтобы ходить на концерты использую, – отвечает она.
– А можно посмотреть? – прошу я. Джейн берет рюкзак, исписанный ручкой названиями всяких групп и цитатами, и достает кошелек.
– Я их поглубже прячу, – поясняет она, отщелкивая кнопку, – на случай, если вдруг помру или что еще, не хочу, чтобы из больницы звонили родителям Зоры Терстон Мур. – Разумеется, так она назвалась, удостоверение личности совсем как настоящее. Фото просто отличное: губы вот-вот тронет улыбка, именно так Джейн и выглядела дома у Тайни, не то что на Фейсбуке.
– Фотка классная. Ты именно такая, – говорю я. Честно. Вот в чем проблема: очень много того, что честно. Я честно хочу засыпать Джейн комплиментами и честно хочу держать дистанцию. Честно хочу ей нравиться и честно не хочу. Эта бестолковая бесконечная честность льется из моего бездонного дурацкого рта. И я, как дурак, не смолкаю. – Ты ведь сама не представляешь, как выглядишь, понимаешь? Когда видишь свое отражение в зеркале, ты знаешь, что смотришь, так что, пусть даже неосознанно, немного позируешь. Поэтому на самом деле ты не знаешь. Но ты вот в точности такая.