Украденная невеста

Джеймс М. Р.

Я не знаю, как примирить этого мужчину с тем, кто нежно купал меня, кормил и настаивал, чтобы я заботилась о себе. Я не знаю, как два таких мужчины могут существовать в одном человеке.

— Хорошо, — говорит Левин, поворачиваясь ко мне, его тон намекает на скрытое нежелание. — Мы собираемся попробовать избежать захвата. Осторожно, но я хочу, чтобы ты выучила движение.

Я смотрю на его руки, меня переполняет неуверенность. Я не понимаю, как я могла бы когда-либо избежать чего-то настолько сильного, нежного или нет, а любой, кто нападет на меня, определенно не будет нежным. Но у меня точно нет выбора, поэтому я делаю глубокий вдох, киваю и смотрю ему в лицо.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Левин смотрит на меня взглядом, который можно было бы назвать почти добрым, хотя я не могу быть уверена.

— Я собираюсь обнять тебя за шею и притянуть назад, не совсем к себе, но вплотную, и завести твою другую руку тебе за спину. Я буду осторожен с твоими травмами. Речь идет не столько о том, чтобы по-настоящему освободиться от реальной хватки, сколько о том, чтобы выучить движения.

Я киваю, не уверенная, что сказать. Я беру себя в руки, и когда он подходит ко мне, я думаю, что готова к этому. Но когда он хватает меня за плечи, разворачивает и обхватывает мою шею рукой, я чувствую холодный прилив ужаса, который заставляет меня застыть на месте, мое сердце колотится в груди так сильно, что причиняет боль. Такое чувство, что оно вот-вот вырвется у меня из ребер. Я едва замечаю, как он тянется к моей руке, убирая ее за спину осторожным движением, которое никак нельзя назвать грубым, но это только усиливает ужас.

Он слегка обнимает меня, держа мое тело подальше от своего, конечно, потому что он знает так же хорошо, как и я, что, если бы любой мужчина, кроме Виктора, прижал меня к себе, за это пришлось бы чертовски дорого заплатить. Я не могу представить, чтобы Виктор стоял в стороне и позволял какому-либо мужчине так интимно прикасаться ко мне, независимо от цели.

Я почти хочу, чтобы это было сексуально. До сих пор Левин едва касался моих рук или боков своей рукой, и этого было недостаточно, чтобы вызвать панику от того, через что я прошла с Андреем и Степаном. Но это что-то другое, что-то, что напоминает мне о том, как меня держат, связывают, душат, и я не могу дышать из-за страха, парализующего душу. Я смутно смотрю на Виктора и вижу его жесткое лицо, его застывшее выражение. Но за темным взглядом его глаз, мне кажется, я вижу что-то еще. Может быть, мне это кажется. Но мне кажется, я вижу беспокойство, озабоченность, как будто он ждет, что произойдет. Смогу ли я прийти в себя.

Или же я слишком сломлена, слишком искалечена, чтобы сопротивляться.

Эта мысль вызывает во мне прилив гнева, который немного оттаивает от паники. Я не хочу быть сломленной. Я не хочу, чтобы они сделали так, что я больше никогда не смогу бороться со своим собственным страхом, чтобы что-то такое простое, как тренировка с человеком, который, я знаю, не причинил бы мне вреда, который отвечает перед моим мужем, одним из самых страшных людей в Братве, может вот так парализовать меня.

Левин все еще не отпускает меня. Он удерживает меня на месте, не усиливая хватку, но и не ослабляя ее, и я знаю, что должна пытаться вырваться. Я пытаюсь преодолеть страх, напомнить себе, что Левин не причинит мне вреда. Виктор убил бы его, если бы он это сделал.

Верно?

Не помогает и то, что это напоминает мне о том, что у Виктора есть кто-то, кто мог бы причинить мне вред, если бы он когда-нибудь решил избавиться от меня. Сделал бы это Левин? Я думаю, Левин выполнил бы любой приказ, который отдал бы ему Виктор, несмотря ни на что. Но если бы Виктор собирался это сделать, разве он уже не сделал бы этого? Если только, опять же, похищение не было способом сломать меня, уловкой, чтобы заставить меня думать, что Виктор не имеет к этому никакого отношения.

Я должна перестать так думать. Это завязывает меня в узлы, заставляя мой разум чувствовать, что я схожу с ума. Прямо сейчас мне нужно сосредоточиться на одном, на выздоровлении. С остальным я смогу разобраться позже.

Я извиваюсь в его руках, пытаясь вырваться, и я чувствую, как он оказывает малейшее давление, чтобы удержать меня на месте. От этого меня снова пробирает холодок страха, но я стискиваю зубы, заставляя себя обдумать это. Продолжать давить, продолжать двигаться. Пытаться. Я снова поворачиваюсь, не так сильно, чтобы причинить себе боль, но достаточно сильно, чтобы показать, что я прилагаю усилия. Левин отпускает меня, отступая назад, и я ахаю, мое сердце все еще колотится, когда я поворачиваюсь к нему лицом.

— Это пример приема, над которым мы будем работать, — спокойно говорит Левин. — Нам нужно научить твое тело игнорировать реакцию страха. Предположим, на тебя снова напали и тебе нужно защищаться. В этом случае твоя мышечная память должна работать отдельно от естественной реакции твоего тела на бег. Все боятся, — подчеркивает он. — У тебя больше причин реагировать испуганно, чем у других, но любой, кто окажется в такой ситуации, почувствует реакцию страха. Цель этого, научить тебя преодолевать его.

Что-то в том, как он это говорит, заставляет меня чувствовать, что он пытается успокоить меня, заставить меня почувствовать, что я не одинока в такой холодной, панической реакции. Когда я смотрю на Виктора, его лицо по-прежнему непроницаемо, и я не могу сказать, доволен он мной или нет.

— Я покажу тебе некоторые тактики, которые может использовать злоумышленник, — продолжает Левин, и я смотрю на него, удивляясь, почему меня так волнует, впечатлен ли Виктор, или счастлив, или что-то еще. Он заставляет меня это делать, поэтому он должен быть доволен, несмотря ни на что.

— Мы рассмотрим уровни сложности и способы побега. Как ты думаешь, ты справишься с этим?

Я перевожу дыхание, не давая себе слишком много времени на раздумья, прежде чем ответить.

— Да, — быстро говорю я, тяжело сглатывая. — Я могу это сделать.

— Продолжайте, — рявкает Виктор. — Вы не закончили.

Левин замирает, его лицо бесстрастно, но я потрясенно смотрю на Виктора.

— Виктор, я устала…

— Тебе больно? — Его челюсти сжимаются. — Твои раны снова кровоточат или слишком болезненны?

— Я… — Я колеблюсь, пытаясь определить, так это или нет. Мне больно, но это не мучительно. — Я думаю, что могу продолжать.

— Тогда продолжай.

Я не понимаю внезапной перемены в отношении Виктора. Действительно ли мой комментарий о его безопасности задел так глубоко? Я не могу понять, но вижу, как его взгляд метнулся к Левину, а затем Виктор кивает.

Левин протягивает руку, хватает меня за запястье и тянет его мне за спину. Это не очень жесткий захват, но этого достаточно, чтобы застать меня врасплох и заставить ахнуть, когда он выкручивает его у меня за спиной, холодная паника снова захлестывает меня.