Украденная невеста
Шрифт:
Я сажусь, задыхаясь, холодный пот выступает у меня на лбу и ладонях. Крик Катерины во сне все еще звучит у меня в ушах, вид Алексея, сбрасывающего ее с балкона, настолько яркий и реальный, что почти трудно поверить, что это вообще был сон. Мое сердце бешено колотится, и мне приходится сделать несколько глубоких, полных вдохов, когда я вспоминаю, где я нахожусь, что все это было ненастоящим.
Первая жена Катя умерла. Я не могу этого изменить. Я не могу исправить ошибки, которые я совершил с ней. Но все еще есть шанс, что я смогу спасти свою Катерину.
Часть меня хотела отказаться от поиска в последние двадцать четыре часа, смириться с тем, что ее больше нет, и вернуться домой к моим детям. Я мог бы искоренить инакомыслие в моей организации,
Но здесь, сейчас, я чувствую ответственность, о которой и не подозревал. Она моя жена, и эта мысль заставляет меня чувствовать что-то сильное и первобытное, ярость на любого, кто может прикоснуться к ней, чего я не ожидал. Как бы я ни старался держаться на расстоянии, очевидно, у меня это получалось недостаточно хорошо. Я чувствую к ней боль, которая выходит за рамки простого долга. Когда я ложусь на спальный мешок, я чувствую пульсацию желания из сна, когда вспоминаю последнюю ночь перед тем, как ее похитили. Она хотела меня. Она могла бы отрицать это, если бы я сказал это ей в лицо, и это, блядь, могло бы никогда больше не повториться, но она хотела меня той ночью. Она была нежной, мягкой и податливой, и это приоткрыло во мне что-то, что, как я думал, я запер навсегда. Как бы мне ни хотелось притвориться, что она ничего не значит для меня, кроме сделки, которую я заключил с Лукой, я знаю, что это неправда.
Я не думал, что могу бояться снова потерять кого-то, кроме своих детей. Но сегодня вечером, один в темноте, я позволяю себе признать одну вещь, которой я избегал в течение нескольких дней: Катерина нашла брешь в моей броне, нашла свой путь в те пространства, которые я крепко запирал. И теперь я больше всего боюсь ее потерять еще до того, как она у меня действительно появилась.
КАТЕРИНА
Когда я снова просыпаюсь, нет такой части моего тела, которая не болела бы. Снова темно, и я ужасно замерзла. Мне трудно разлепить глаза должно быть, из них текли слезы, когда я была без сознания, и теперь мои ресницы прилипли к щекам, как будто они покрыты инеем. Мое лицо кажется опухшим, во рту привкус крови, все мое тело тяжелое и ноющее.
Мне требуется мгновение, чтобы осознать, что я снаружи, лежу в зарослях деревьев, и меня охватывает новый ужас, когда я понимаю, что они, должно быть, выбросили меня сюда после того, как вырубили. Я все еще одета, но едва, верх моего платья облегает меня несколькими неподатливыми швами, а юбка обернута вокруг верхней части бедер. Я знаю, что не могу оставаться здесь, но мысль о том, чтобы вернуться, кажется не менее ужасающей. Какое-то время я лежу в грязи, пытаясь дышать, мои руки все еще связаны за спиной. Я даже не знаю, как я доберусь до двери, мне придется ползти, не имея возможности пользоваться руками, и крайнее унижение от этого грозит разорвать меня на части.
Виктор, где же ты? Я смотрю на чистое небо, звезды кружатся над головой, и мне интересно, где он. Он вернулся в Москву, пытается выяснить, что со мной случилось? Он где-то здесь, в этих лесах, ищет меня, смотрит в то же небо и пытается следовать за звездами туда, где я нахожусь? Это такая нелепая мысль, что я начинаю смеяться, а затем сразу же останавливаюсь с тихим вскриком, когда сильная боль пронзает мою голову, заливая красным зрение. Я чувствую пульсирующую боль, которая следует за этим, простреливая мою шею и все остальное тело, и я падаю обратно на землю, задыхаясь. Может быть, он не придет. Может быть, это все его рук дело, и я собираюсь умереть здесь, после того, что эти две марионетки там решат сделать со мной. Я не думаю, что смогу отбиться от них. Они накачали меня наркотиками и избили, и до этого я была не в лучшей форме, слишком худая и все еще приходила в себя. Я могу дать отпор, но в итоге будет только хуже. Это не значит, что я не буду, но я знаю, это будет тщетная попытка спасти себя.
Такое странное чувство, лежать здесь, в холоде и темноте, думая о конце своей жизни. К чему бы это ни привело, есть ли у них кто-то, к кому меня доставят, или они просто играют со мной, пока сами не покончат с этим, я не сомневаюсь, что все закончится приставлением ножа к моему горлу или ствола пистолета к моей голове. Я и раньше испытывала ужас при виде Франко, но никогда по-настоящему не верила, что умру. В глубине души я не думала, что у него хватит духу убить меня. И, кроме того, я была той, кто ему нужна, чтобы сохранить свою власть. Без меня он был бы никем, и он знал это. Но теперь я собираюсь умереть. Осознание этого проникает в мои кости, леденит мою кровь так, как никогда не смог бы холодный воздух, и я позволяю ему овладеть мной, пытаясь подумать о том, что это значит, смириться с этим. В конце концов, что именно я могу оставить после себя? Двое детей, девочек, которые не мои, одна из них, которая могла бы любить меня, но которая слишком мала, чтобы помнить меня долго, если я уйду, и другая, которая ненавидит меня до глубины души. Муж, который, возможно, почувствовал бы облегчение, узнав, что я ушла, если бы он сам не организовал мою кончину. Семьи моей не осталось, и только лишь одна подруга, которую я даже не так давно знаю. Все это печальнее, чем сама мысль о смерти, осознание того, что на самом деле не так уж много и останется после меня. Некому по-настоящему оплакивать меня или скучать по мне. Прожитая жизнь, потраченная на выполнение чужих приказов, отказ от всего, что я когда-либо хотела, чтобы делать то, чего от меня ожидали.
Такая пустая трата времени.
Я не хотела плакать, но здесь, где меня никто не видит, тяжесть безнадежности ложится на мои плечи, я закрываю глаза и позволяю нескольким слезинкам скатиться по моим щекам. На данный момент я почти хочу, чтобы это просто закончилось. Я не уверена, сколько времени пройдет, прежде чем дверь в хижину откроется. Я отказалась от любых мыслей о том, чтобы попытаться доползти до нее самой, я действительно не могу со связанными руками. В любом случае, я скорее замерзну до смерти, чем доставлю Андрею или Степану удовольствие узнать, что я снова заползла к ним. В любом случае, обморожение лучше всего, что они могли бы для меня спланировать.
Но в конце концов дверь открывается, выпуская в темноту полоску желтого света. Я слышу звук их голосов, но он искажен, что заставляет меня задуматься, не нанесли ли они каким-то образом непоправимый ущерб моим барабанным перепонкам тем, как Степан ударил меня. Андрей, это тот, кто приходит за мной, поднимает меня, как мешок с картошкой, не заботясь о моих травмах. Я не хочу кричать, я не хочу доставлять ему удовольствие, но я ничего не могу с этим поделать. Франко не раз жестоко избивал меня, но я никогда не чувствовала ничего похожего на раскаленную добела боль, которая пронзает каждую часть моего тела, когда он грубо тащит меня обратно в дом.
Я надеюсь, что они бросят меня обратно на грязную кровать и дадут мне поспать. На данный момент я настолько измотана, что, думаю, могла бы спать где угодно, независимо от состояния, в котором нахожусь, но мне не настолько повезло.
Андрей опускает меня на землю, придерживая наручники вокруг моих запястий, чтобы удержать меня на ногах. Степан шагает ко мне со злобным блеском в глазах, от которого у меня кровь стынет в жилах еще сильнее, чем сейчас. Когда я вижу массивный охотничий нож в его руке, меня начинает тошнить.