Украденная невеста
Шрифт:
Я не позволяю себе думать о последней ночи, которую мы провели вместе, когда я смотрю на лицо моего мужа. Я не думаю о том, как я позволяю себе наслаждаться им, испытывать к нему какие-то чувства, хотя бы ненадолго. Приложил он к этому руку или нет, он все равно мужчина, который покупает и продает других. Который торгует женщинами, чья семья всегда этим занималась и который думает, что это оправданно. Я не могу любить такого мужчину.
Никогда.
— Доктор в пути, — тихо говорит Виктор, входя в комнату и закрывая за собой дверь. — Ты очень тяжело ранена, но тот факт, что ты очнулась, я думаю, это хорошо. Макс был
Беспокоишься? Ты уверен, что это было именно так? Однако я не говорю этого вслух. Состояние моего горла дает мне хороший предлог не говорить, и я планирую использовать его как можно дольше. Это позволит мне привести мысли в порядок, прежде чем мне снова придется разговаривать со своим мужем.
Он медленно подходит к изножью кровати, и я настороженно наблюдаю за ним, пытаясь собраться с мыслями. Способен ли он на то, в чем я его подозреваю? Сделал бы он это, или моя жизнь сделала меня параноиком? Рада ли я вообще, что все еще жива?
— Я думал, ты умираешь, — тихо говорит Виктор. — Тебе потребуется… время, чтобы исцелиться.
Внутри или снаружи? Еще один вопрос, который я проглатываю, отрывая взгляд от мужа и смотря на стену. Комната, в которой я нахожусь, сильно отличается от той, в которой меня держали раньше, теперь я это вижу. Помимо того, что кровать более удобная, в комнате чисто, пол из грубой древесины покрыт толстым ковром из овчины, у одной стены стоит комод, а у другой, мягкое на вид кресло. Рядом с моей кроватью есть тумбочка и лампа, и все это создает идеальную, уютную картину домика, в котором можно спрятаться. При других обстоятельствах это могло бы быть даже романтично. Прямо сейчас ничто не может быть дальше от этих обстоятельств.
Виктор колеблется, прочищая горло.
— Тебе следует отдохнуть, — наконец говорит он, и я чувствую неловкость, когда он переминается с ноги на ногу, не в силах встретиться со мной взглядом. — Доктор скоро будет здесь.
Я долго изучаю его лицо, пытаясь решить, хочу ли я попытаться озвучить любую из мыслей, крутящихся у меня в голове, если я вообще знаю, с чего начать. Но, в конце концов, я просто киваю, мои пальцы сжимаются под одеялом, а сердце колотится в груди. У меня нет сил задавать какие-либо из этих вопросов, и я не знаю, имело бы это значение, даже если бы я это сделала. Я не знаю, в безопасности ли я сейчас или просто подвергаюсь опасности другого рода. Я даже не знаю, переживу ли я это в любом случае. Эта мысль не внушает столько страха, как я думала. Мне холодно, несмотря на одеяло, каждый дюйм моего тела болит, и все, чего я хочу, это чтобы это прекратилось.
Все, чего я хочу, это поспать.
Поэтому вместо того, чтобы бороться, как я могла бы когда-то, или требовать ответов, я просто закрываю глаза и позволяю себе ускользнуть.
* * *
В следующий раз, когда я открываю глаза, на мне снова чьи-то руки, но на этот раз мужчина, склонившийся надо мной, намного старше и гораздо менее красив. Когда его лицо попадает в фокус, я понимаю, что я снова голая на кровати, но я не могу полностью вызвать смущение, которое, как мне кажется, должно было быть. На данный момент, какое это имеет значение? Ничто в моем теле сейчас не может быть привлекательным, и ничто в руках на мне не ощущается иначе, как клиническое.
— У нее жар, — я слышу, как доктор говорит кому-то, может быть, Виктору? Я хочу возразить, что не знаю, как это могло быть, не тогда, когда мне так холодно. — Ее раны слишком долго оставались открытыми для инфекции.
— Я почистил их, как только смог доставить ее сюда. — Глубокий голос Виктора доносится откуда-то рядом с кроватью, и я чувствую легкую вспышку удивления. Он почистил меня? Заботился обо мне? Почему-то я не могу представить Виктора, сидящего у моей кровати и ухаживающего за мной. Это звучит так, как будто он передал бы это кому-то другому, возможно, Ольге, если бы она была здесь. Она, конечно, не здесь, но почему-то я все еще удивлена, что он нашел время так тщательно ухаживать за мной. Это смягчает что-то внутри меня, заставляет меня снова усомниться, стоит ли мне вообще его подозревать. Я думаю, что он может лгать, и я зажмуриваю глаза, ненавидя каждую секунду этого. Я чувствую, что схожу с ума.
У меня больше нет никого, кому я могу доверять, кроме Луки и Софии, а они так далеко, что с таким же успехом могут быть на другой планете. Я где-то в русской глуши со своим мужем, и он последний человек, которому я должна доверять прямо сейчас. Но, возможно, это мой единственный шанс пережить это.
Я поворачиваю голову набок, пытаясь не думать о руках доктора, скользящих по моему телу.
— Насколько все плохо? — Я слышу, как Виктор тихо спрашивает, и я чувствую, что доктор колеблется.
— Лихорадка опасна, — говорит он через мгновение. — Она далека от того, чтобы быть в безопасности. Есть кое-что, что я не могу проверить здесь: внутреннее кровотечение или травмы, например. — Его рука прижимается к моим нижним ребрам, и я вскрикиваю, прежде чем могу остановить себя, прикусывая внутреннюю сторону щеки от внезапной боли.
— Треснуто или сломано ребро, — говорит доктор. — Могло быть гораздо хуже.
— Была ли она… была ли она… — Виктору, кажется, трудно задать вопрос, который вертится у него на кончике языка. — Была ли она изнасилована?
Я чувствую, как напрягаюсь от этого вопроса, мое сердце колотится в груди. Даже я не знаю ответа на этот вопрос. Не тогда, когда я бодрствовала, но я бы не отказала Андрею или Степану в удовольствии насладиться мной, пока я была без сознания и не могла сопротивляться. С такой сильной болью повсюду, я даже не могу изолировать ее настолько, чтобы определить, пострадала ли какая-либо часть моего тела.
— Невозможно сказать наверняка, — осторожно говорит доктор. — Но я не вижу никаких признаков этого. — Затем он колеблется, его рука лежит на нижней части моего живота. — Есть ли какой-либо шанс, что она могла быть беременна?
В комнате внезапно воцаряется тяжелая тишина, и я чувствую, как у меня сжимается грудь. Я снова чувствую эту внезапную вспышку желания защитить, необходимость сохранить эту маленькую возможность в безопасности, даже если это не более чем плод моего воображения, что-то, чего уже нет или, возможно, никогда не существовало вообще.
— Я не уверен, что прошло достаточно времени, — наконец говорит Виктор. — Но это возможно. Мы поженились чуть больше месяца назад.
Наступает еще одно напряженное молчание, а затем тонкие пальцы покидают мой живот.