Украденная невинность
Шрифт:
Каролина улыбалась, ее уязвленная гордость нежилась в лучах задуманной мести. Если в этом мире существует хоть какая-то справедливость, думала она, Джессике Фокс придется дорого заплатить за причиненные страдания. Может быть, именно ей, Каролине Уинстон, суждено явиться орудием Божьего суда.
И она поклялась себе, что рано или поздно, не важно, каким способом, она посчитается с графиней Стрикланд за все.
Уже стемнело, когда граф вернулся в Белмор-Холл. Несмотря на тягостную сцену в доме Уинстонов и на то, каким пристыженным он тогда себя чувствовал, ему стало легче после визита к Каролине. Каким-то странным образом разговор
С той самой минуты, как Мэттью очнулся от пьяного сна на постоялом дворе и осознал, что самым скандальным образом похитил Джессику с венчания, он все глубже погружался в пучину сожаления и раскаяния. Первым делом граф послал герцогу письмо, в котором рассыпался в извинениях, предлагал компенсировать понесенные расходы и дать в прессе публичное извинение. Следующим было письмо к отцу с просьбой посодействовать в заглаживании последствий скандала. Письмо было коротким, только необходимые несколько строк. В конце концов маркиз добился желаемого. Кроме того, он куда больше сына поднаторел в великосветских махинациях и интригах.
Следующий шаг, который Мэттью предпринял, явился неожиданностью для него самого. Он написал своему непосредственному командиру, адмиралу Корнуоллису, предлагая считать предварительное прошение об отставке окончательным (разумеется, с оговоркой, что в случае ожидаемой морской конфронтации с Фракцией к его услугам прибегнут немедленно).
Мэттью никогда не думал, что совершит этот важный поступок так скоропалительно, однако теперь он человек женатый и на плечах его лежит ответственность совсем другого рода.
Объяснение с Каролиной завершило цепь неизбежных и не самых легких шагов, поэтому Мэттью поднимался по лестнице к дверям Белмор-Холла в совсем ином настроении. В вестибюле он отдал шляпу и перчатки дворецкому, с каменной миной стоящему у двери.
— Добрый вечер, ваша милость.
— Добрый вечер, Озгуд. Не знаете ли, где сейчас леди Стрикланд? Может быть, она уже поднялась к себе?
Теперь, когда даже с Каролиной и ее семьей был восстановлен мир (пусть даже частично), когда были написаны и отправлены письма отцу, герцогу и вышестоящему командованию, оставалась одна-единственная сфера жизни, в которой следовало разобраться.
— В данный момент, милорд, се милость одевается к ужину. Мне было приказано подавать ужин в восемь… конечно, если у вашей милости нет возражений.
Только в этот момент Мэттью обратил внимание на то, что у дворецкого даже более каменное выражение лица, чем обычно. Под этой маской таилось беспокойство, которое Озгуд изо всех сил старался скрыть. Каким-то образом прислуге стало известно, что у хозяина с молодой женой дело так и не дошло до постели.
— Разумеется, у меня есть возражения, — заявил граф. — Распорядитесь, чтобы ужин подавали в мои комнаты… и пусть это будет нечто особенное. Непременно цветы, побольше свечей, шампанское. — Ситон уже начал подниматься по лестнице, но обернулся. — Шампанское пошлите самое лучшее. Надеюсь, это избавит молодую хозяйку от страха перед первой брачной ночью.
Прежде Мэттью никогда не сказал бы ничего подобного, но лицо дворецкого разгладилось, словно по волшебству.
— Милорд, я лично присмотрю за приготовлениями.
— Спасибо… Оззи.
Уши чопорного дворецкого слегка покраснели, но и только. Степенно кивнув, он поспешил прочь. В спальне Мэттью с облегчением обнаружил, что ванна готова. Граф чувствовал настоятельную потребность смыть с себя усталость этого дня. Камердинер также разложил на громадной двуспальной постели сменную одежду. Поспешно сбросив мундир, Мэттью ступил в дымящуюся парком воду, а потом и опустился, для чего ему пришлось как следует согнуть длинные ноги. Откинувшись на высокий борт и по возможности расслабившись, он впервые с момента вступления в брак позволил себе задуматься о Джессике.
Прошедшие несколько дней Ситон намеренно игнорировал ее. По сути, именно она была причиной сильнейших мук совести, снедавших его. Мэттью даже не пытался убедить себя, что ее вины в случившемся нет, потому что знал: в глубине души все равно станет обвинять девушку. Разве обязательно быть виновной напрямую? Не будь Джессика так чертовски хороша собой… не желай он ее так безумно…
Но теперь можно примириться с совестью, думал Мэттью, наслаждаясь теплом. Он женат, и назад дороги нет. До сих пор он откладывал осуществление супружеских прав, намереваясь сначала заключить мир и с пострадавшими, и с самим собой. Но сегодня настало время наверстать упущенное.
Вспомнив о сомнениях насчет невинности Джессики, он помрачнел, но решительно отстранил неприятную мысль. Оставалось не так уж долго ждать момента истины, зачем же лишний раз изводиться по этому поводу?
Однако невозможно было не тревожиться насчет ночи, проведенной на постоялом дворе. Если Джессика и впрямь была невинной до дня венчания, то не так уж важно, что он тогда делал с ней; главное в том, что это были пьяные, грубые и, возможно, даже чересчур непристойные ласки, вполне способные заронить в душу девственницы отвращение к плотской любви. Мэттью нахмурился, думая о том, сколько терпения и такта теперь потребуется от него, чтобы жена приобрела вкус к постели хотя бы со временем.
Физический акт любви… Одна только мысль о том, что он наконец будет обладать Джессикой, возбуждала настолько, что даже прикосновение горячей воды казалось чрезмерным. Мэттью хотел эту девушку, хотел даже сильнее теперь, когда она по праву принадлежала ему. Не нужно иметь особенно живое воображение, чтобы представить себе атласную гладкость кожи грудей и бедер, восхитительный вкус губ — вкус спелых лесных ягод. Как узко и горячо должно быть внутри ее, как легко скользнуть в эту упоительную глубину, ощущая сладостное объятие женской плоти…
Граф грубо выругался. Если продолжать в том же духе, он попросту набросится на Джессику и все кончится в несколько секунд. Меньше всего ему хотелось этого. Он собирался любить ее медленно, постепенно открывая ей радости плотской любви, и надеялся, что Джессика познает с ним великое наслаждение.
Мэттью был сдержанным и даже чопорным во многих аспектах жизни, но только не в постели, и с некоторых пор мечтал о жене, которая будет в этом ему под стать.
Мимоходом глянув на часы, граф вдруг заметил, что прошло больше времени, чем он предполагал. Поспешно выбравшись из ванны, он вызвал камердинера и начал одеваться. Этот вечер, вечер перед брачной ночью, ему хотелось сделать особенным во всем, поэтому к серым лосинам и темно-синему фраку Ситон добавил нарядный жилет в мелкий серебристый рисунок. Поправляя ворот рубашки, капитан размышлял над тем, что наденет к интимному ужину молодая жена, и нашел, что охотнее всего увидел бы ее вообще без одежды, как тем знаменательным утром в комнатке постоялого двора.