Украденная невинность
Шрифт:
— Я сказал чистую правду, Джесси, — прошептал он, поглаживая ее влажные от испарины волосы. — Мне стыдно за то, как я вел себя в день нашей встречи. А тобой я горжусь… горжусь тем, что у тебя достало храбрости помочь Анне в родах.
Внезапно все вокруг скрылось в пелене слез, и, чтобы их скрыть, Джессика сделала вид, что отирает лоб. Ей хотелось воскликнуть: «Я люблю тебя за то, что ты такой! Я всегда тебя любила, Мэттью!»
Но понимала, что еще слишком рано для признаний. Он мог сказать (или не сказать, а только подумать) что-нибудь жестокое, обидное. Невозможно даже предположить, как Мэттью отреагирует, узнав, на что она пошла ради брака с ним. Уверив себя, что признания можно отложить и на потом,
Джессика приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа, вложив в поцелуй все то, что не осмеливалась высказать.
Она была всем сердцем благодарна за то, что Мэттью взял ее в жены, и за то, с какой страстью любил физически. Пока этого было более чем достаточно.
Пролетела еще одна неделя. За это время успела вернуться из Лондона Виола, с которой маркиз переслал письмо, уведомляя о скором приезде. В середине последней недели медового месяца папа Реджи явился в поместье в парадной карете Белморов.
— Как мне кажется, вы двое вполне успешно притираетесь друг к другу, — заметил он за ужином с самым простодушным видом. — Ни на одном нет ни синяков, ни царапин — значит, до драки дело не дошло. Горничная весьма довольна тем, что ей «почти не приходится заправлять постель ее милости» — значит, вы предпочитаете супружеское ложе отдельным кроватям. Хм… совершенно очевидно, Джессика, что ты ошибалась, утверждая, будто вы с Мэттью не подходите друг другу.
Как ни старалась она сохранить невозмутимый вид, краска предательски наползла на щеки. Мэттью усмехнулся, нимало не смущенный.
— По-моему, отец, не было никаких причин сомневаться, что мы отлично поймем друг друга, когда дело дойдет до супружеского ложа. Иное дело взаимные интересы. Уверен, ты будешь счастлив узнать, что и в этом у нас нашлось кое-что общее.
— Это насчет беседы с детьми? — быстро спросила Джессика, ловя его взгляд. — Ты согласен рассказать им о «Норвиче»?
Накануне она предложила провести что-то вроде лекции, и хотя Мэттью не отказал наотрез, но и не согласился сразу.
— Я согласен, милая, если таково твое желание, но в данный момент я говорю о теплице.
— При чем здесь теплица?
— Ты не знаешь, что много лет назад, когда я был еще ребенком, то просто обожал сажать цветы. Полагаю, ты сочтешь это занятие не слишком подходящим для будущего мужчины. Я и сам так считал, но все равно любил его. Наблюдая за тем, как ты возишься с саженцами, я вдруг понял, что не прочь присоединиться.
— Не вижу в этом занятии ничего недостойного наследника обширного поместья, — вставил маркиз. — Разве помещик не обязан любить землю? Я рад, что в тебе проснулся интерес к сельскому хозяйству. — А как поживает леди Бейнбридж?
Было похоже, что Мэттью намеренно сменил тему, и маркиз, бросив на него проницательный взгляд, уступил.
— Графиня, как всегда, неподражаема. Я бы сказал, это не женщина, а бриллиант чистой воды. Как я мог столько времени этого не замечать, ума не приложу.
Мэттью и Джессика разом улыбнулись, потом обменялись взглядами, как короткими ласковыми прикосновениями.
Вечер мог бы продолжаться на этой приятной ноте, если бы вскоре в дверях столовой не появился дворецкий.
— Прибыл нежданный гость… можно даже сказать, двое, — с едва заметным сарказмом и легкой тревогой в голосе заявил он, — и оба имеют не слишком презентабельный вид. Вначале я отказался их впустить, но… э-э… джентльмен утверждает, что приходится ее милости братом.
Джессика едва удержалась от восклицания и судорожного прижатия руки к сердцу. Она и Мэттью поднялись из-за стола одновременно, неприятно удивленный маркиз тоже отодвинул стул.
— Джессика и ты, отец, осыпайтесь здесь, — приказал Мэттью. — Я сам разберусь с Дэнни Фоксом.
— Нет, я пойду с тобой, — запротестовала она. — Как бы то ни было, Дэнни вес еще мой брат.
Не дожидаясь возражений, Джессика первой поспешила к двери.
Ее брат тем временем прохлаждался в малой гостиной, куда его препроводил шокированный лакей. С показной беспечностью он развалился на элегантном диване с витыми ножками, крытом красивой гобеленовой тканью. При виде хозяев дома Дэнни не спеша поднялся.
— Вы только гляньте, как она выступает, наша графинька! Джессика вынуждена была внутренне собраться: вид брата и его наглая манера держаться, как всегда, нервировали ее. Именно поэтому ей не сразу бросилась в глаза фигурка, съежившаяся в углу дивана. Это был ребенок, закутанный в несусветное тряпье, из которого виднелся только кончик носа, испачканный в саже, да ручонки в перчатках, состоящих почти из одних дыр. Заметив это воплощение нищеты, Джессика в душе содрогнулась от жалости.
— Что ж, здравствуй, Дэнни, — холодно сказала она, снова обращая взгляд к брату.
— Не ожидал снова встретиться с тобой. Фокс, — с нескрываемым пренебрежением произнес Мэттью, приблизившись. — Мне казалось, я недвусмысленно дал понять, что не желаю впредь видеть твою физиономию и Джессике не позволю общаться с тобой.
Только сейчас она увидела тонкую линию шрама, пересекающую горло Дэнни от уха до уха и исчезающую под воротником около плеча. Очевидно, это была память о стычке, случившейся на ярмарке в Элсбери. На языке мужа это называлось «недвусмысленно дать понять».
Пока она разглядывала шрам, граф заметил ребенка. Несмотря на то что девочка была сплошь покрыта грязью и тряслась от холода, ее сходство с Джессикой поражало. Те же белокурые волосы, тс же ясные синие глаза.
— Кто это? — резко спросил он, но Джессика не нуждалась в ответе.
— Кто ж, как не дочка, Сарочка-беляночка! — криво ухмыльнулся Дэнни, сделав небрежный жест в сторону ребенка. — Сроду вам такой симпатичненькой не сыскать, как Бог свят. Мамка-то померла аккурат три недели тому назад, так девчонка со мной теперь мыкается. Только где ж мне дите растить, скажите на милость? Я вес больше по делам… н-да. Вот и пришло мне в голову, что сестрица по доброте душевной поможет. Оно конечно, теперь она графиня и все такое… ну да было бы желание, а детки к ней всегда льнули, что к родной мамке.