Украденная святыня
Шрифт:
Решив рассмотреть всё тщательней, Антон зажёг полоску бересты. Затрещав, она закрутилась и опалила пальцы, – пришлось бросить рядом, на песок. В стене чернело отверстие. «Слишком узкое, не пролезть», – подумал он и ножом осторожно поковырял бревно. Дерево подалось, – очевидно, основательно подгнило. Тогда он затушил огонёк и наощупь с нажимом стал отколупывать куски.
Перемешанный с дымом горьковатый запах усилился, но Антон притерпелся и дышал ровно. Тело полегчало, движения обрели плавность. Ему показалось, что вокруг посветлело. Во мраке смутно проявились неровные глинистые стены. Он продолжал равномерно скрести дерево, но с каждым разом оно становилось твёрже, а его усилия слабее. Скоро нож еле-еле задевал волокна.
Внезапно он ощутил сильное головокружение и уткнулся лбом в землю. Сжав пальцами потяжелевшие веки, вдруг увидел себя со стороны: маленького, скользкого, похожего на червячка, прогрызшего чужую обессиленную плоть. «Что же я делаю? – прошептал он непослушными губами, – противно…». Попытался сдвинуться назад, но тело не слушалось. В глазах потемнело. И, уже теряя сознание, он потянулся онемевшей рукой к отверстию, словно к спасательному кругу…
Тем временем Пётр Матвеевич, по обычаю, управлялся с животными. Выслушивал жалобное блеяние, поглаживал редкую старческую шерсть и просил потерпеть до снега. А потом, говорил, опять будет солнышко да свежая травка. Козы подслеповато тыкались в хозяина, проверяли, он ли это, и, убедившись, приникали к пойлу. Лишь дряхлая лошадь уже не отзывалась на слова, смотрела, не отрываясь, в угол, словно на ворота в иной мир, – будто раздумывая: сейчас зайти или позже.
Они да волчица – вот и все собеседники охотника. Пётр Матвеевич привык к одиночеству, но иногда отчаянно тосковал по общению. И тогда укладывал в рюкзак вяленое мясо, выделанные шкурки и шёл с Чарой в деревню, к пчеловоду Николаю, крепкому с пышными хохлацкими усами мужику, бывшему бригадиру лесорубов. Хозяин доставал из погреба слабенькую медовуху и топил баню. Наговаривались до изнеможения.
И вот снова в его доме появился человек, и опять охотник забегал, как молодой. Даже козы почувствовали ответственность – прибавили молока, и конь зашевелился бойчее – вон какую телегу с дровами притащил. Не зря говорят: две головни и в поле дымятся, а одна и в печи гаснет…
Приткнув дверь в навес, Пётр Матвеевич присел на отполированную чурку. Смеркалось. В тайге изредка постукивало, у родника глухо куковала кукушка. Скоро подойдёт Антон. Первой гостей обычно встречала Чара. Вот и на этот раз охотник услышал рычанье, но затем вместо радостного повизгивания тоскливый вой. Он насторожился. Вой еще раз прорезал тишину. «Ах ты, боже мой!» – засеменил он к дому, кляня себя на чём свет стоит. Он сразу догадался: случилась беда. Разве можно было городского парня отпускать одного к заражённой могилке!
Только сейчас, торопливо двигаясь к ущелью, Пётр Матвеевич осознал, насколько близким стал ему Антон. Через день, когда стало ясно, что парень вырвался из лап смерти, охотник оставил хозяйство Даше и отправился к сопкам, где тогда кружил самолётик. Перебравшись через поваленные деревья, осмотрел место аварии, покосившийся шалаш. Отыскал витиеватые отпечатки обуви Антона и двинулся по следам. Увидел развороченный муравейник, зацепившийся за корягу клок одежды, рваную куртку возле ямы-ловушки. Дальше, неподалеку от ущелья, разглядел след ползущего человека. «Надо же! – удивился тогда. – Иной таёжник запаниковал бы, без пищи и огня, с ранами да увечьями, а этот… С характером!». С той поры по-особенному, по родному, наблюдал за больным парнем, вспоминая себя, попавшего в кораблекрушение…
Стемнело, на небе высветились яркие звезды. Голубая дымка овеяла верхушки деревьев, запахло мёдом. Вот и Змеиная поляна. Волчица спустилась в долину, к небольшому холму. Пётр Матвеевич увидел лаз, куски бересты. «Неужели полез туда?», – нахмурился он, направляя фонарик в проход. Яркий луч высветил неровные глинистые стенки, свежую борозду и уткнулся в песчаный завал.
Внимательно оглядевшись вокруг, он увидел на комьях земли отпечаток чужого сапога, рядом ещё один – легкий, узкий, девичий. Здесь была Даша! Но с кем, с Фролом? У того нога побольше… Следы вели к ущелью. Чара пометалась по скользким валунам и остановилась у расщелины. Охотник посветил вниз. Луч скользнул по красноватым камням, растворился в темноте. «Антоша здесь был, это ясно. Может быть, мы разминулись?». Постояв в раздумьях, он направился домой.
До рассвета просидел с Чарой на крыльце, дожидаясь парня. А как только на горизонте посветлело, выдоил недовольных ранней побудкой коз и с кувшином молока отправился к Татьяне.
Усадьбу знахарки окружал новенький забор из гладко выструганных жердей. Дом ей отремонтировали в прошлом году, и теперь металлическая крыша горделиво посверкивала в лучах рассветного солнца. Татьяна слыла знатной целительницей. Лечила не только деревенских баб и мужиков, но и людей из отдалённых мест. Наезжали даже министры. Клиентов знахарке отправляла её двоюродная сестра из райцентра, весёлая, оборотистая бабка, к которой охотник привозил Дашу на постой.
– Ты, подруга, гляжу, помещицей стала, – отворив дверь, пробурчал он. Разглядел у окна чужого человека, смутился. – Я подожду на воздухе.
Скоро с крыльца легко сбежал коренастый бритый мужчина. Скользнув по охотнику белесыми навыкате глазами, направился к сараю. Следом вышла баба Таня.
– Доброго здоровья и тебе, Петруша, – она цепко оглядела его с ног до головы. – Пошли в дом-то.
– Я на минутку, Татьяна. Да и гость, вижу, у тебя.
– Василий? Это постоялец мой. Недавно поселился. Врачи лесной воздух посоветовали. А мне что, приняла его. Вон в сараюшке, на сеновале устроился. Изгородь поставил новую.
Пётр Матвеевич покосился на сарай. У бревенчатой стены стоял мотоцикл.
– Дома Дарья твоя?
– Опять в бегах где-то, – махнула знахарка рукой. – Вчера убежала. Сидела, сидела, потом побледнела вся, затряслась. Ой, бабушка, говорит, беда с ним. Схватила свой мешочек и умчалась. Может, с медвежонком что случилось. Она ведь тут брошенного зверька приручила.
– С медвежонком, говоришь… – похолодел охотник. – Ладно. Как вернётся, пусть ко мне забежит. Пойду я, бабка.
– Погоди, Пётр, – вгляделась в него знахарка. – Да ты побелел весь. Неужели с Антошей что?
– Ушёл вчера и не вернулся, – опустил голову он.
– Да ты что! Куда ушёл-то?
– В ущелье, к могилке заклятой. Это я, дурень, отпустил его. У меня Чара-то завыла вечером, я и побежал. Только следы и видел. Думал, может, с Дарьей где, вроде и её след там был. Ах, дурень, дурень!