Украденное дитя
Шрифт:
«Спасайте ребёнка!» – приказал император. Что было невозможно, учитывая то, в каком состоянии была мать. «Милорд, простите, – попытался внять к императорскому благоразумию придворный врач. – Вы видите, в каком состоянии герцогиня. А ребёнку всего два месяца, мы не можем…» Император ничего не сказал, но так красноречиво посмотрел, будто уже представлял и своего врача, и всех его коллег на виселице. Пришлось пообещать, что они сделают всё возможное.
Но приближалась полночь, и всё понятнее становилось, что спасти и
Бесполезные споры ничего не давали. Господа врачи уже охрипли, вспоминая заграничные методики, но ни одна из них не смогла бы сотворить чудо. Лорд Валентин, единственный из семьи герцогини, приехавший на похороны (леди Уайтхилл, юный Уилл и Эвелина как раз за день до этого отправились на источники Флоры в горы Свэлла и никак не успевали вернуться), держал леди Фриду за руку – тонкую и лёгкую, словно пёрышко, как будто неживую. Он уже несколько часов был вынужден наблюдать, как убивают его дочь: все врачи, как один, сходились на том, что, если помочь леди «сбросить» ребёнка, она выживет; но из-за приказа императора никто этого не делал, и Фрида таяла и таяла с каждым часов. А сейчас кто-то даже предложил продержать в таком состоянии герцогиню все оставшиеся семь месяцев – дескать, в Конфедерации известно некое зелье, говорят, наполовину магическое, которое это может. Раз дитя, даже такое незрелое, столь сильно цепляется за жизнь, то и потом оно точно выживет. Правда герцогиня в этом случае наверняка умрёт, но император же приказал…
За всеми этими спорами никто не заметил, как сквозь открытые окна (дождь к вечеру поутих), в спальню вполз туман. И с последним ударом колокола в замковой часовне, возвестившим полночь, споры неожиданно смолкли. А ещё пару мгновений спустя абсолютно все, даже лорд Валентин, поклявшийся себя, что не сомкнёт этой ночью глаз, заснули кто где – на креслах, полу, даже в вповалку на диване. Какое-то время по спальне разносился мощный храп (пара докторов маялись сердцем), но стоило туману заполнить комнату, как храп тут же стих. Густая тишина наполнила спальню, сонная, пахнущая лесом после дождя. В ней увяз звук открывшейся двери и карканье ворона, севшего на подоконник.
Неся свечу, в комнату вошёл Ричард. Быстро осмотрел спящих, поставил свечу и ловко, сноровисто принялся доставать из небольшого ларца, который принёс с собой, деревянные пластинки с рунами.
Заснул весь замок. На последнем ударе замер колокол. В тумане громко прокричала сова, и из-за рваных туч выглянула серебряная луна. Ричард дорожкой разложил руны – от спальни герцогини к кладбищу. Ещё раньше он проверил, чтобы ничего железного на пути или поблизости не было. И, закончив, вернулся в комнату. Склонился над свечой, что-то прошептал.
Зашелестели деревья в лесу, дрогнул от ветра огонёк свечи и вдруг сделался зелёным. Где-то далеко завыли волки, ветер стукнул створками окна, и снова наступила тишина, но уже не мёртвая и вязкая, а такая, как бывает ночью в лесу, где деревья тихо шепчутся, пугая случайного путника.
Так, шелестя длинными одеждами, вошёл в спальню Лесной король.
Ричард, побледнев ещё сильнее, рухнул на колени. Фейри, лишь искоса взглянув на него, прошёл к кровати и склонился над дочерью. Фрида тихо, рвано вздохнула.
Король невесомо провёл длинными тонкими пальцами по лицу девушки – Фрида задышала ровнее, – потом спустился к животу. Замер.
В пляске света и тени казалось, что не тонкий фейри навис над кроватью, а могучий дуб раскинул над герцогиней свои ветви. Время как будто замерло, только капли воска падали на чашу подсвечника, но тихо, неслышно.
Фейри качнулся вниз, к губам дочери. На мгновение сверкнуло тёплым солнечным светом. Вздохнув, Фрида потянулась и свернулась в постели калачиком, в мгновение ока потеряв всю свою нездоровую бледность.
Лесной король выпрямился, снова пробежал пальцами по лицу дочери, потом отошёл от кровати. Его взгляд упал на лорда Валентина, продолжающего во сне держать Фриду за руку. Король тонко улыбнулся и, наклонившись, поцеловал лорда в висок. Лицо Валентина тут же разгладилось – его кошмар сменился солнечной рощей в июльский день. А в лице Лесного короля на мгновение проглянуло что-то человеческое – точнее, то, что было общим и у людей, и у так непохожих на них фейри.
Потом он отвернулся и двинулся к двери.
Ричард содрогнулся и – было видно, как физически тяжело даётся ему каждое движение – рухнул на колени перед открытой дверью, на пути фейри.
Лесной король остановился. Колдовские зелёные глаза на миг встретились с тёмно-карими, почти чёрными – и Ричард поспешно опустил взгляд. Но всё равно это было как посмотреть в глаза лесу.
В тишине Ричард, потупясь, открывал и закрывал рот, но так и не смог выдавить из себя ни слова. Фейри спокойно смотрел на него – так вечный лес, должно быть, смотрел на первых людей, додумавшихся до топора.
И когда Лесной король заговорил, в его голосе слышался тихий шелест листвы во время дождя, и пение птицы, и поскрипывание деревьев на ветру.
– Ты помог мне спасти дочь, человек, седьмой сын седьмого сына. Что желаешь ты в награду?
Ричард боялся – его страх дымом горчил в пропахшем деревом и влажной землёй тумане. И голос звучал ломко, надтреснуто и хрипло:
– Отпусти его. Прошу тебя, господин! Забери меня, но его отпусти!
Лесной король склонился над сжавшимся Ричардом – как гнётся под порывом ветра дерево. Легко коснулся туманными пальцами подбородка вздрогнувшего мужчины. И, снова глядя в чёрные глаза, ответил:
– Не могу.
Ричард плакал – слёзы текли из его глаз, и так он смотрел на короля.
Конец ознакомительного фрагмента.