Украденное счастье. Цветок на камне

Бекитт Лора

— Вчера стражи правосудия обыскали дом Тарика, — сказал Хатем. — Возможно, сегодня они наведаются ко мне. Я не хочу лишиться чести и хорошего места из-за развратной женщины. Ты достаточно поглумилась над нами, и теперь тебе лучше исчезнуть. Желательно навсегда.

Комната наполнилась тяжелым молчанием. Гайда прятала глаза и от сестры, и от мужа, тогда как Эсма смотрела прямо на Хатема. В ее взоре были мужество, горечь и… неистребимая жажда жизни.

— Значит, мне нельзя остаться у вас?

— У нас? — с иронией произнес Хатем, и его брови взметнулись

вверх. — Нет. Ни в коем случае! Самое большее, что я могу для тебя сделать, — это не передавать в руки правосудия, забыть о том, что ты сюда приходила.

Эсма вздрогнула. Когда-то этот мужчина нравился ей, нравился настолько, что она была готова отобрать его у своей сестры.

— Хорошо, я попрошу помощи у отца.

— У отца? Ты хочешь, чтобы Тарика выгнали со службы?! Он достаточно опозорен и наказан за то, что у него выросла такая дочь! Ты подумала о будущем своих братьев? Если у тебя осталась хотя бы капля совести и благоразумия, ты не появишься в родительском доме.

У девушки потемнело в глазах; усилием воли заставив себя устоять на ногах, она промолвила:

— Я уйду. С этой минуты можете считать, что меня никогда не было в вашей жизни.

Эсма надела то самое покрывало, что принес ей Таир, вышла в сад и направилась к воротам.

Она брела мимо цветущих деревьев, которые будто бы облепил сонм розовых бабочек, мимо похожих на мерцающие белые облака клумб с таким чувством, словно ее навсегда изгнали из рая.

Возле самых ворот девушку догнала Гайда и попыталась сунуть в ее руку мешочек с дирхемами.

— Мне очень жаль, Эсма! — В глазах молодой женщины блестели слезы. — Я пыталась уговорить Хатема, но он стоит на своем. Возьми деньги. Возможно, это позволит тебе продержаться какое-то время.

Эсма отвела руку сестры.

— Не нужно. Это деньги твоего мужа, а он не хочет мне помогать. Я не буду вставать между вами. Хатем велит мне исчезнуть, и я попробую это сделать. Прощай.

Гайда хотела что-то сказать, но Эсма приложила палец к губам и покачала головой. Потом открыла ворота и вышла на улицу.

Она брела по дороге мимо сверкающих на солнце известковых и кирпичных стен, решетчатых ворот, спешащих куда-то людей.

Жизнь шла своим чередом, но отныне Эсме не было в ней места. Она не знала, куда идти. Ей хотелось слиться с легким ветром, с призрачным шепотом листвы, стать тенью, растаять, как туман, но она понимала, что это невозможно.

Она могла бродить по городу целый день, никем не узнаваемая под покрывалом, но когда настанет ночь, ей придется найти пристанище. Ни одна жительница Багдада не осмеливалась появиться на улице после захода солнца. Городские стражники непременно обратят внимание на одинокую женщину, которая разгуливает в темноте. Обрезанные волосы укажут на то, что она преступница. Ее снова бросят в тюрьму, и она больше не сможет спастись.

Эсма ощущала себя, как в аду: смерть подступала со всех сторон, но она не умерла окончательно, не провалилась во мрак, не ушла в небытие, лишь страдала от жестокой муки. Слова Хатема были подобны

кипящей воде, которую льют на головы грешников, а укрывавшие ее одежды словно были выкроены из огня. Эсма вздрагивала при каждом брошенном на нее взгляде и обливалась потом при мысли о том, что ее в любой момент могут схватить и отвести в тюрьму.

Девушка направилась туда, где было больше народа, на рынок: она надеялась затеряться в толпе.

Ей всегда нравилась веселая толчея, овощные и фруктовые горы, яблочный аромат кальяна, острый запах специй. На огромных медных блюдах были разложены напоминающие девичьи груди персики, мясистые красные финики, прозрачно-зеленый и густо-синий виноград. По прилавкам разметались яркие волны сирийских шелков, ослепительно-белые египетские полотна, черный как ночь и алый как кровь византийский бархат.

Внезапно Эсма заметила Таира, и ее сердце радостно подпрыгнуло. Юноша лавировал меж прилавков с ловкостью и грацией дикой кошки, его зеленые глаза возбужденно поблескивали. Девушка сделала вид, что разглядывает сафьяновые туфли, а сама стала наблюдать за ним. Он остановился неподалеку и начал болтать с торговцем женскими украшениями. Таир шутил и смеялся над ответными шутками, тогда как его длинные тонкие пальцы жили своей собственной жизнью.

Эсма заметила, как в рукаве его халата исчезло ожерелье, а в карман опустилось кольцо.

Завершив разговор и покончив с делом, он спокойно пошел прочь. На ходу стянул с подноса финик и с наслаждением вонзил в него острые, как у хищника, белые зубы.

Девушка не знала, как поступить. Догнать Таира? Рассказать о том, как с ней обошлись? Он помог ей, спас от смерти, проводил к сестре и тем самым вернул долг, о котором говорил. Какое ему дело до ее судьбы? Он выглядел беспечным и свободным, словно ветер; он жил своей жизнью, не пытался что-то менять, и его не мучила совесть. К чему ему чужие проблемы?

В этот миг Таир облизнул липкие пальцы, поднял взор и заметил женщину в покрывале: она стояла и смотрела на него. От ее хрупкой, облаченной в черное фигурки веяло нерешительностью, отчаянием и горем. Юноша сделал шаг вперед.

— Эсма?

У нее будто гора свалилась с плеч.

— Да, это я.

— Что случилось? Почему ты здесь?

Он спрашивал с искренним сочувствием и интересом, и у девушки отлегло от сердца.

— Муж сестры не позволил мне остаться в их доме.

— Тебе снова некуда идти?

— Да. Хатем сказал, чтобы я не смела возвращаться к отцу.

Таир кивнул.

— Это небезопасно.

— Отец и без того опозорен, — сказала девушка. — Не хватало, чтобы из-за меня его выставили преступником.

— Что ты намерена делать?

Она потупилась.

— Не знаю.

— Я бы взял тебя с собой, но это тоже опасно. Ты видела место, где я живу: оно не для такой девушки, как ты. Хотя… сегодня ты переночуешь у меня, а завтра что-нибудь придумаем.

Они вышли с рынка и побрели к гавани. Очутившись в безлюдном месте, Эсма откинула с лица покрывало и сказала: