Украденный Христос
Шрифт:
Когда некая частная фирма опрометчиво заявила, будто ей впервые удалось получить путем клонирования эмбрион человека, Феликс только рассмеялся. По определению, эмбрионом считается даже оплодотворенная яйцеклетка, которая может быть пересажена в матку. Такие яйцеклетки претерпевали одно-два деления, а затем погибали, никогда не развиваясь дальше. Двое других ученых, занимающихся клонированием человека, провозгласили, что добились наступления беременностей, в чем Феликс также усомнился. До сих пор он один, превзойдя в своих методах всю науку клонирования, устоял перед соблазном мировой славы, и не столько ради плащаницы – твердил он себе,–
Тем не менее доктор ни разу не пытался создать человеческий эмбрион. Пришло время решать, стоит ли вообще это делать. Раздобыть яйцеклетки, признанные негодными в клинике искусственного оплодотворения, будет несложно. Потом он мог бы удалить из них ядра, заменить их собственными, а сформировавшуюся бластоцисту – разрушить. В успехе он не сомневался. Ему только пришлось бы покаяться в том, что христианское право и католическая церковь считают грехом – уничтожении до-эмбриона.
Как ученому, Феликсу было нелегко поверить постулату, утверждающему, будто жизнь начинается с зачатия. По соображениям биоэтиков, до рубежа в пятнадцать суток говорить о начале новой жизни бессмысленно. Именно на этом сроке у зародыша формируется зачаток нервной системы, называемый первичной бороздкой. Без него продолжения не наступает. Любопытно, что иудаизм родителей Феликса предлагал выход из создавшейся этической проблемы, ведь евреи и мусульмане верят, что зародыш получает душу на сороковой день развития. Феликса, конечно, волновало неминуемое уничтожение человеческих до-эмбрионов, однако он знал, что, когда придет черед действовать, он, помолясь, последует науке.
Пункт под номером два представлял несравнимо большую сложность.
В его случае ДНК могла повредиться за древностью лет. Тем не менее у Феликса были две причины уповать на лучшее. Нити плащаницы, состоящие из полисахаридов наподобие целлюлозных, могли служить естественным стабилизатором структуры ДНК и не дать ей распасться со временем. Далее, его занимала проблема клеточной смерти, определение которой по сей день вызывает массу споров. Какая степень повреждения клетки ведет к необратимым последствиям, когда из нее уже невозможно вырастить штамм?
Второй повод надеяться, почти не имеющий отношения к науке, но более веский для Феликса, заключался в следующем: если сила воскресения смогла возродить тело Христа к жизни, то, быть может, она же сохранила Его кровь и плазму, присутствовавшие на ткани плащаницы в момент свершения чуда.
И даже в этом случае имелись препятствия, причем довольно серьезные. Феликс предполагал, что трансплантация человеческого ядра будет сопряжена с новыми трудностями по сравнению с таковой у животных, однако считал себя способным их преодолеть. Вместе с тем создателям овцы Долли пришлось израсходовать множество бластоцист ради одной успешной имплантации в матку. В свою очередь, для рождения пяти ягнят было сделано куда больше таких имплантаций. В конечном итоге выжил только один клон.
Доктор знал, что ему потребуется удача плюс максимум усилий, чтобы увеличить соотношение между затратами и результатом, и все-таки смотрел вперед со здоровым оптимизмом. Усовершенствование новых генетических технологий –
Дойдя до последней строки – «перенести бластоцисту в матку реципиента»,– Феликс замер, выронил карандаш и схватился за голову. Пока это было всего лишь отвлеченным умствованием, он и не задумывался, что за словами «матка реципиента» подразумевается настоящая женщина – гораздо более сложная и активная «составляющая» эксперимента в отличие от подопытной овцы.
Он встал и взволнованно зашагал по лаборатории. Каждому человеку, даже клону, нужна мать. Если он надумал возродить Иисуса, ему сначала придется найти новую Марию.
Феликс вновь сел, открыл чистый лист и начал все сначала. Внимательно, не спеша записал каждый ключевой пункт, теперь вплоть до родов.
Проработав три часа, доктор Росси вдруг осознал, что в квартире кто-то есть. «Должно быть, Франческа»,– решил он, после чего снял халат и повесил в тамбуре, разочарованный тем, что его личное время так быстро вышло. Оказавшись в холле, запер за собой лабораторию и громко спросил:
– Франческа, ты?
– Мы здесь,– долетел ее голос из кухни.
Там он застал Франческу и Аделину в фартуках за рабочим столом и Мэгги у раковины, загружающей посудомоечную машину. В последний раз Феликс видел сестру в фартуке в далеких восьмидесятых. После смерти родителей Франческа переехала в Бостон, где он заканчивал последний курс Гарварда, а Аделина часто навещала их по выходным. Иногда девушки вместе готовили. Однако, вернувшись в Нью-Йорк, они стали заказывать еду на дом – обычно в «Фэбьюлос фуд », чья кухня соперничала с лучшими ресторанами мира. Время от времени завтрак им стряпала Мэгги, если задерживалась допоздна и оставалась ночевать в доме. «Неспроста они это затеяли»,– думал Феликс, глядя на девушек.
– Фликс, ты почему не позвонил и не сказал, что приедешь? – спросила сестра, идя вместе с Аделиной ему навстречу.– Не могу поверить, что тетя Энея умерла,– горестно протянула она.
– Что поделаешь,– ответил Феликс, погладив ее по плечу.
Обнимая подруг, он вдохнул легкий запах золотистых волос Аделины, сознавая, что обе они ему одинаково дороги, словно две любимые сестры, хотя Аделине суждено стать его женой после того, как он сделает ей предложение.
Франческа подняла голову.
– Ты нашел письмо?
Для Феликса ее вопрос предвещал перемены, которые были сейчас совсем некстати.
– Да. Только у меня к тебе одна просьба. Давай обсудим его позже.
– Но…
Он разжал объятия.
– Пожалуйста, Фрэн.
– Ладно, позже так позже. Сейчас мы готовимся к похоронам. Их назначили на понедельник, а у Энеи было несколько пожеланий, Фликс, так что…
Феликс сел за стол и переключился на блюдо цуккини, щедро политых соусом.
– Вот и займись ими. Верю, ты отлично справишься. Главное, скажи мне, куда и когда приходить.– Он подцепил ломтик цуккини и отправил его в рот.– М-м, как вкусно!
Аделина и Франческа заговорщицки переглянулись и вернулись к готовке. Другого Феликс и не ждал. Он и сестра всегда думали и чувствовали одинаково. Что ранило ее, причиняло боль и ему. Аделина знала об их молчаливом заговоре, так как уже давно стала его соучастницей.
– С приездом, доктор Росси,– сказала Мэгги, склонившись над раковиной. Ее безразличный вид не обманул Феликса – она напускала его на себя, чтобы скрыть любопытство. – Как долетели, сэр?