Украинские сказки и легенды
Шрифт:
Пошли они дальше, идут и идут, глядь — стоит другая хатка, а в той хатке бабка.
— А не знаешь ли ты, бабка, дороги к черному ворону из черного царства?
— Нет, — говорит, — не знаю, может, мои работники знают.
И сразу же как свистнет, как крикнет — бежит всякий гад: ящерицы и змеи.
— Не знаете вы, — спрашивает, — где дорога к черному ворону из черного царства?
— Не знаем, — говорят.
Пошли они дальше, глядь — стоит опять хатка, а в хатке — третья бабка.
— А не знаешь ли, бабка, где дорога к черному ворону из черного царства?
— Нет, —
И как свистнет, как крикнет — летит всякая птица: орлы и воробьи, ястребы и вороны.
— Не знаете ли, — спрашивает, — где дорога к черному ворону из черного царства?
— Нет, — говорят, — не знаем, вот, может, птичка-обтрепыш знает.
А была у нее такая птичка с обтрепанными перьями, да к тому же неряха и с одним только крылом.
— Послать, — говорит, — за ней!
Мигом метнулись, притащили ее.
— Знаешь ты дорогу к черному ворону из черного царства?
— Знаю, — говорит.
— Так отведи этих людей, да смотри мне. Прямо доставь к красной девице-ясной звездочке, а не то и другое крыло отрежу.
Вот поблагодарили они и пошли, а птичка-обтрепыш впереди, то скоком, то летом вперед идет и привела; глядь — стоит огненный щит, так огнем и пышет.
— Теперь, — говорит птичка, — прощайте, ступайте себе смело вперед.
Старшие братья побоялись и остались, а Иван-царевич пошел и велел им: «Ждите, — говорит, — или меня, или мать, а уж кто-нибудь из нас да придет».
Вошел в тот щит, щит и расступился. Иван-царевич и прошел. Вот идет и идёт, глядь — стоит дворец, а у ворот шесть львов, языки повысунули, пить хотят. Он зачерпнул воды, сам напился и их напоил; вот поклонились они ему и дали дорогу. Вошел он в тот дворец, смотрит, а там спит такая красавица из красавиц, красная девица-ясная звездочка. Он с дороги устал, склонился на руку, ну и заснул. А она как проснулась — и к нему, схватила саблю, хотела его зарубить, а потом одумалась: «Он меня не рубил, за что ж я его буду?» Разбудила его, стала спрашивать, зачем он сюда пришел.
— Да вот черный ворон из черного царства украл нашу мать, так я и пришел ее выручать!
— Так это же, — говорит, — мой отец; ступай-ка ты к другой сестре, та дорогу тебе укажет.
Поблагодарил он и пошел.
Приходит, видит — стоит второй дворец, а у ворот двенадцать львов, рты пораскрыли, языки повысунули, пить хотят. Он зачерпнул воды, сам напился и их напоил. Они ему поклонились и дали дорогу. Вошел он в тот дворец, а там прекрасная девица-ясная звездочка, еще покрасивей. Полюбовался он на нее, склонился на руку и заснул. А она только проснулась — и за саблю, да к нему, а потом: «За что ж я его буду рубить? Ведь он, когда я спала, меня не рубил». Разбудила его, расспросила.
— Ты, — говорит, — нам теперь, стало быть, брат.
Вот погуляли они, а потом:
— Ступай, — говорит, — к третьей сестре.
Попрощались, пошел он. Приходит, видит, стоит опять дворец, а возле него уже двадцать четыре льва у ворот, рты пораскрыли, языки повысунули, пить хотят. Зачерпнул он воды, сам напился и их напоил. Они его и пропустили. Дошел он туда, глядь —
— Возьми, — говорит, — это яблочко, куда оно покатится, ступай прямо за ним, как раз и дойдешь.
Вот поблагодарил он и пошел. А яблочко и привело его как раз во двор к воронам. Вошел он туда, а там и мать.
— Здравствуй, мамаша.
— Здравствуй, сын.
Поговорили, расспросили друг друга обо всем, и дает она ему большое шило и булаву.
— Стань, — говорит, — вон за тем столбом, и как прилетит ворон, сядет он на столбе отдыхать, а тебя и не заметит.
Вот спрятался он за столбом, а тут и ворон летит. Сел на столбе, озирается, нету ли чего поесть, тут его и заметил.
— Ха, — говорит, — вот и закуска мне будет!
А он:
— Врешь, падаль собачья, подавишься! Я сам тобой пообедаю.
А черный ворон как кинется к нему… он отскочил, да к нему на спину, и всадил в него шило и булавой все бьет.
Как понес же его ворон, уж и под облаком, и выше облака, а он все булавой его бьет-поколачивает, и бил, пока тот упал и лопнул. Пошел он тогда к матери:
— Одевайтесь, — говорит, — мама, будем в свои края отправляться.
Вот мать оделась, запрягли они огненную коляску, забрали тех девиц-красавиц и поехали, а Иван-царевич и расхвастался им, что, вот, мол, он и сам без огненной коляски пройдет сквозь тот щит. Те на своей коляске проскочили, а он и остался.
Ходил он, ходил, бродил, бродил, а потом и подумал: «Вернусь на старые места, может, хоть что-нибудь поесть найду». Пришел, видит — ничего нету, одно лишь только яблочко, что младшая красная девица ему дала. Сел он и заплакал, глядь — откуда ни возьмись, выскакивает Иван Стриженый.
— Какого ты черта плачешь? — спрашивает.
Да нету у меня ничего, кроме вот этого яблочка.
— А что тебе надо? Давай-ка его сюда!
И покатил он сразу то яблочко, — и явились и пития и яства, а три музыканта так и режут… Пообедали они, а Иван Стриженый и говорит:
— Пойдем заберем коней и к тебе поедем.
Полезли в подвалы, разбили двенадцать дверей, порвали двенадцать цепей, вывели двух коней, как огонь. Как сели, да как поехали, так и не заметили, как огненный щит пролетели.
А те двое его братьев, когда мать уж приехала к ним, и с нею красавицы-девицы, видят, что нету Ивана-царевича, и подумали: «Пожалуй, уже он никогда не вернется», — и велели девицам, чтобы те сказали, будто они спасли их. Вот, вернувшись домой, и давай они свадьбу справлять, но как раз в это время приезжает Иван-царевич с Иваном Стриженым. Приехали они, наняли себе где-то у солдата квартирку и прислушиваются, что сказывают люди. А братья готовятся к свадьбам, но красные девицы за них не хотят идти. Говорят: «У нас и платьев таких, как следует, нету; а коль сделаете нам такие же платья, какие были у нас, когда с отцом мы жили, да не глядючи и не мерючи, точка в точку и строчка в строчку, то пойдем».