«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.)
Шрифт:
Первое объявление о скором выходе «Основы» было напечатано в июне 1860 г., а первый номер вышел в январе 1861 г. Это было особенное время. «Все это переворотилось и только укладывается»,— написал Лев Толстой о России через несколько лет после отмены крепостного права. Такое ощущение было тем более характерно и для власти, и для подданных империи в начале 1860-х гг. Последние не знали, где пройдут новые границы того, что возможно, и в какой степени это зависит от воли власти, а в какой от них самих. Власть, в свою очередь, начав реформы, еще не знала, где остановится, и боялась потерять контроль над происходящим, памятуя уже тогда известную истину, что нет момента более опасного для авторитарного режима, чем начало либеральных преобразований.
По-своему эта атмосфера преломлялась в среде активистов национальных движений, что хорошо передает письмо А. Конисского Кулишу из Полтавы: «19 февраля (1861 г., в день провозглашения манифеста об отмене крепостного права.— А. М.) наше небольшое общество сделало обед, во время которого первый тост был за здоровье крепостных крестьян, а другой за здоровье Украинских писателей и за „Основу“… А что? Теперь Москали молчат! Бог даст и на нашей улице будет праздник!» [192] Именно к началу 60-х относится появление в целом ряде городов так называемых «громад», то есть кружков украинских национальных активистов.
192
ГАРФ, ф. 109, Секретный архив, оп. 1, ед. хр. 1764. Л. 1 об.
Наибольшее беспокойство властей вызывало тогда, разумеется, польское национальное
193
В 1862 г. предводители дворянства Подольской губернии подали адрес, в котором призывали царя объединить Юго-западный край с Царством Польским и оставить крестьянскую реформу в этих землях на усмотрение местных польских землевладельцев.
194
«Ни одна пядь Русской земли не может быть уступлена Царству Польскому»,— писал наиболее компромиссно настроенный к полякам среди высших сановников П. Валуев в докладе императору в декабре 1862 г. (РГИА, ф. 908, оп. 1., ед. хр. 185. Л. 5.) Когда влиятельный лидер польского Земледельческого общества граф Анджей Замойский, которого правительство очень хотело привлечь к сотрудничеству, поставил условием объединение Западного края с Царством, все переговоры с ним были прекращены.
195
Кажется, наиболее ранний проект такого рода, сразу привлекший внимание Валуева, был изложен в письме подольского гражданского губернатора Р. И. Брауншвейга от 4 июня 1861 г., впоследствии назначенного на высокий пост в Царстве Польском. См.: РГИА, ф. 1282, оп. 1, ед. хр. 19. Л. 20—23. Целую подборку более поздних проектов см.: ГАРФ, ф. 109, оп. 37, 1863 г., ед. хр. 23, ч. 175.
Ярким примером атмосферы всеобщей подозрительности в русско-украинско-польских отношениях того времени стало отношение к новому явлению, которое в польской среде было презрительно прозвано хлопоманством. Хлопоманами стали называть молодых выходцев из польских или давно ополяченных шляхетских семей, которые в силу своих народнических убеждений более или менее последовательно отказывались от социальной и культурной солидарности со своим слоем и стремились сблизиться с местным украинским крестьянством. (Аналогичное явление, только в меньших масштабах, существовало и в Белоруссии [196] .) Правительству, конечно, не могло не нравиться, когда наиболее последовательные «хлопоманы» переходили из католичества в православие и отказывались поддерживать польское национальное движение. Однако польские недоброжелатели «хлопоманов» спешили обратить внимание властей на неблагонадежность их социальных воззрений, а также на их украинофильскую ориентацию. (Далее мы увидим, что власти нередко склонны были к этим обвинениям прислушиваться, руководствуясь более инстинктом социальной солидарности крупных землевладельцев, чем логикой национального конфликта с поляками.) Наиболее же подозрительные из русских противников украинофильства считали «хлопоманство» особенно коварной версией валленродианства, частью польского плана по расколу русского народа [197] .|79
196
Церашкович П. У. Беларусы. Энцыклапедыя Гісторыі Беларусі. Мінск, 1993. С. 471.
197
См., например, рассуждения Каткова о готовности «польских фанатиков {…} прикинуться завзятыми украйнофилами {…} имея на мысли великий идеал в лице Конрада Валленрода». В кн.: Катков М. Н. 1863 год. Собрание статей, по польскому вопросу, помещавшихся в Московских Ведомостях, Русском Вестнике и Современной Летописи. Выпуск 1. М., 1887. С. 76—277. Подробнее о «хлопоманстве» см.: Пыпин А. Н. История русской этнографии. Т. 3. Этнография малорусская. СПб., 1891.; а также Миллер А. Украинофильство // Славяноведение. 1998. № 5.
В списке сотрудников «Основы», насчитывавшем более 50 человек, мы встречаем имена таких «хлопоманов», как В. Антонович, Ф. Рыльский. Однако наибольшее внимание привлекали имена прежних соратников по Кирилло-Мефодиевскому обществу Н. Костомарова и П. Кулиша, действительно ставших наиболее активными авторами нового издания наряду с Шевченко. Под конец жизни автор «Кобзаря» становится культовой, символической фигурой для этого поколения украинофилов, возникает конструкция «Шевченко — батько, Украйно — мати», что получило вскоре логическое завершение в истории вполне осознанного создания национального символа из его могилы [198] . То обстоятельство, что стихи и дневники Шевченко неизменно открывали каждый новый номер «Основы», также имело символическое значение.
198
О могиле Шевченко как национальном символе см.: Yekelchyk S. Creating a Sacred Place: The Ukrainofiles and Shevchenko’s Tomb in Kaniv (1861 — ca. 1900) // Journal of Ukrainian Studies. Vol. 20. Nos. 1—2. (Summer—Winter 1995) P. 15—32.
«Край, изучению которого будет посвящена „Основа“, обитаем преимущественно южно-русским народом,— гласила Программа журнала.— Хотя в Бессарабии, Крыму и земле Войска Донского преобладающее население не южно-русское, но мы включаем и эти области в круг нашего изучения как потому, что они не имеют еще своих печатных органов, так и потому, что они находятся в непосредственной, промышленной и торговой, связи с прочими южно-русскими землями» [199] . Редакция сразу заявила, что «открывает свой журнал для произведений на обоих родственных языках», подчеркнув, что «в наше время вопрос — можно ли и следует ли писать по-южно-русски, что все равно — по-украински, разрешен самим делом» [200] . Особое внимание редакция призывала обратить на «практическое значение народного языка в преподавании и проповеди — вопрос весьма важный и, пока, спорный единственно от того, что разрешение его не выведено из наблюдения над действительностью» [201] .
199
См.: Основа. Объявление об издании и Программа. Приложение к № 1 за 1861 г. С. 1.
200
Там же. С. 2.
201
Там же. С. 5.
В центре внимания публицистов «Основы» была задача формулирования особой малорусской или украинской идентичности с типичным для такого националистического дискурса вниманием к вопросу о самостоятельности украинского языка, а также к истории и к проблеме национального характера [202] .
Ключевой и наиболее часто затрагиваемой темой был вопрос об украинском языке, и в особенности о его использовании в преподава|80нии. Об этом писали Кулиш, Костомаров, молодые активисты П. Житецкий и П. Чубинский, которому предстояло стать одним из лидеров украинского движения в 70-е гг. и автором текста украинского гимна [203] . О значении, которое придавала редакция языковому вопросу, свидетельствует письмо Костомарова А. Котляревскому: «Александр Александрович! Необходимо написать большую, ученую, филологическую работу, где показать, что южнорусское наречие есть самобытный язык, а не неорганическая смесь русского с польским. Это необходимо, от этого зависит наше дело» [204] . Если тезис Дж. Шевелева, что «лингвистическое развитие» породило украинское политическое движение, представляется все же преувеличенным, то с его утверждением, что языковой вопрос был центральным для украинского национального движения в XIX в., трудно не согласиться [205] .
202
О характерных чертах таких движений см.: Anderson В. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. Verso, London, 1991. 2nd ed., глава «Old Languages, New Models». P. 67—82.
203
Чубинский П. Два слова о сельском училище вообще и об училище для сельских учителей // Основа. 1862. № 4; Житецкий П. Русский патриотизм. Ответ «Дню» // Основа. 1862. № 3.
204
Україна. 1929. № 10—11. Кілька записок М. Костомарова з 1859—1870 років. С. 70.
205
Shevelov G. Y. Evolution of the Ukrainian Literary Language // Ivan L. Rudnytsky (ed.). Rethinking Ukrainian History. Edmonton, 1981. P. 226—227.
До начала 60-х гг. обсуждение языкового вопроса касалось, если можно так выразиться, «нестатусных» аспектов. Против использования украинского языка в произведениях художественной литературы» а тем более при публикации исторических памятников, никто не возражал. Скептицизм в отношении возможности создания самостоятельной «высокой» литературы на украинском был среди русских распространенным мнением, но никто, в том числе и правительство, на протяжении всего XIX в. не предполагал решать этот вопрос запретами, будучи убежденным в предопределенности неудач украинофильских усилий в этой сфере.
Собственно, судьба самой «Основы» служила аргументом в пользу такой точки зрения. Тираж за 1861 г. не был распродан до конца, а с начала 1862 г. журнал испытывал серьезные финансовые затруднения из-за недостатка подписчиков, постоянно задерживал выпуск очередных номеров и закрылся к концу года, причем без каких-либо экстраординарных репрессий со стороны властей, которые могли бы рассматриваться как причина этого [206] .
Возможность использования украинского языка в начальном обучении народа, как мы показали, в 1861 г. также еще вполне допус|81калась. Ситуация принципиально менялась, когда в публицистике «Основы» язык стал приобретать универсальное, сакральное значение. Возможность выразить региональную специфику в художественной литературе, возможность быстрее и легче научить крестьян читать и сообщить им важные правительственные решения — все эти аспекты отступали на второй план. Главной становилась идентификационная, символическая, национально-репрезентативная роль языка. Все те функции, которые украинский выполнял до сих пор, рассматривались теперь как начальные шаги к полной языковой эмансипации, и «Основа» прямо писала об этом. «Неужто, в самом деле, русский язык имеет монополию быть органом науки, проводником образованности?» — восклицал П. Житецкий и продолжал: «Великорусский язык — и народный, и литературный, не есть ближайший и прямой орган малоруссов» [207] . Костомаров соглашался, что «смешно было бы, если бы кто-нибудь перевел на южно-русский язык „Космос“ Гумбольдта или „Римскую империю“ Момзена», добавляя, что «для такого рода сочинений еще не пришло время (выделено мной.— А. М.)» [208] .
206
Цензурные вмешательства в деятельность «Основы», конечно, имели место, но число их не было специально высоким в сравнении с другими изданиями. Предупреждений редактору и связанной с ними угрозы закрытия журнала не было. Подробнее о причинах закрытия «Основы» — финансовых, организационных, а также связанных с разногласиями в редакции — см.: Бернштейн М. Д. Журнал «Основа» і український літературний процес кінця 50—60-х років XIX ст. Київ, 1959. С. 198—208. В частности, Бернштейн пишет: «Мнение, что Основа погибла только из-за цензурных притеснений — не может считаться обоснованным». Впрочем, отношение В. Белозерского в цензурный комитет от 19 декабря 1862 г. доказывает, что инициатива прекращения «Основы» исходила от самой редакции. (Обращение см.: РГИА, ф. 772, оп. 1, ч. 2, ед. хр. 5049.) Этого же мнения придерживался М. Драгоманов: «Основа замолчала, нужно заметить, не от того, что ее администрация задушила, а через беспорядок в редакции» (Драгоманов М. Література російська, великоруська, українська і галицька. Правда. 1874. № 3. С. 113) О падении популярности «Основы» свидетельствуют такие цифры: в 1861 г. в Полтаве, оплоте украинофильства на левом берегу Днепра, на «Основу» подписались 53 человека, а в 1862 — 24 (Дудко В. Полтавська Громада початку 1860-х рр… С. 156). Пишу об этом подробно, поскольку тезис о закрытии журнала из-за преследований властей широко распространен в эмигрантской украинской историографии.
207
Житецкий П. Русский патриотизм. Ответ «Дню» // Основа. 1862. № 3. С. 8, 14—15.
208
Костомаров Н. Мысли южнорусса. О преподавании на южнорусском языке // Основа. 1862. № 4. С. 2.
Здесь нужно сделать теоретическое отступление. В литературе о национализме широко признано, что вопрос о языке, то есть стремление к эмансипации языка, к превращению его из по преимуществу народного диалекта в стандартизированный, развитый литературный язык было типичной чертой национальных движений в Центральной и Восточной Европе. Б. Андерсон даже называл определенную стадию этих движений «лексикографическими революциями» [209] .
Изучавшие эти процессы социолингвисты выделили несколько факторов, которые они считают решающими для успешной языковой |82эмансипации. Это, во-первых, развитость языка, то есть использование его во всех культурных и социальных контекстах, для всех коммуникационных задач. Во-вторых, историческое наследие языка, реальное и изобретенное. В-третьих, уровень его стандартизации. В-четвертых, дистанция, масштаб отличий от языка, по отношению к которому данный язык пытается эмансипироваться. И наконец, наличие группы активистов, идентифицирующих себя с этим языком и готовых посвятить свои усилия его сохранению и развитию [210] .
209
Anderson В. Imagined Communities… P. 67—84; См. также Seton-Watson Н. Nations and States… P. 11.
210
См.: Stewart W. A. A Sociolinguistic Typology for describing national Multilingualism // Joshua Fishman (ed.). Readings in the Sociology of Language. Mouton, The Hague, 1968; Sussex R. lingua Nostra: The Nineteenth-Century Slavonic Language Revivals // R. Sussex and J. C. Eade (eds.) Culture and Nationalism in the Nineteenth-Century Eastern Europe. Slavica Publ., Inc., Columbus, Ohio, 1983.