«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.)

Миллер Алексей

Таким образом, почти за три месяца с момента, когда Александр II поручил Долгорукову обсудить вопрос об издании украинского перевода Евангелия с другими высокопоставленными чиновниками, о деле были проинформированы только Валуев и Ахматов. От министра просвещения А. В. Головнина на этом этапе дело держали в секрете. Только 17 июня Валуев написал Долгорукову, что «совершенно разделяет мнение» киевского генерал-губернатора [285] . В этом промежутке между началом апреля и серединой июня противники украинофильства постарались придать делу уже публичный резонанс.

285

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 68.

Неизвестно, то ли Долгоруков ознакомил Каткова с планом Н. Анненкова об организации в прессе провокации против украинофилов, то ли сам Анненков связывался с Катковым. Возможны оба варианта, не исключено, что оба и имели место в действительности. Во всяком случае, Каткова не нужно было долго уговаривать. Первой попыткой реализовать план, предложенный киевским генерал-губернатором, стала публикация в майском номере «Русского вестника» за 1863 г. статьи А. Иванова «О малорусском языке и об обучении на нем». Эта _|104работа стала самым последовательным и аргументированным изложением антиукраинофильской позиции в русской печати. Иванов с 1858 г. был студентом Киевского университета и, весьма вероятно, писал свою статью по прямому указанию киевского генерал-губернатора. Во всяком случае, в своей статье он неоднократно призывает украинофилов к полемике.

Иванов, в отличие от всей антиукраинофильской русской публицистики, не оспаривает возможности превращения «малорусского наречия» в развитый самостоятельный язык [286] , а нападает на украинофильство с позиций идейного сторонника ассимиляции. Ссылаясь на немецкий и французский опыт, Иванов говорит о роли языка и культуры как объединяющего фактора. Он призывает к подобному объединению и славян на основе тех четырех славянских языков, которые он считает на данный момент литературно развитыми — русского, польского, чешского, сербского [287] . Для него вопрос состоит не в том, возможен ли украинский язык, но в том, возможно ли обойтись без него, сделав русский общим языком велико- и малороссов. Ответ, разумеется, утвердительный, а значит, «украйнофилы-сепаратисты стремятся разрушить и уничтожить то, что уже в значительной степени осуществилось, что давно уже идет к полному осуществлению, стремятся уничтожить самые драгоценные плоды нашей истории» [288] .

286

Катков к 1863 г. уже не допускает такой возможности.

287

Русский вестник. 1863. Май. С. 253.

288

Там же. С. 254.

Не оспаривает Иванов и главного «официального» аргумента украинофилов в пользу преподавания на украинском — ускорение обучения грамоте. Но выигрыш на первых порах обернется, по его мнению, проигрышем в дальнейшем, ведь массив культуры, доступный грамотному по-украински, заметно меньше, чем тот, который доступен грамотному по-русски. Далее он делает не лишенное резона замечание, которое ставит языковой вопрос и проблему русификации вообще в социальный контекст: «Очень может быть, что в настоящее время в деревнях преподавание на малорусском наречии идет значительно успешнее, чем на русском языке. Но причина лежит в другом обстоятельстве. По-малорусски преподают теперь только приверженцы сепаративных устремлений; а таким стремлениям предаются только люди, получившие образование хотя поверхностное, но все-таки гораздо лучшее, чем прочие сельские преподаватели, состоящие из писарей и дьячков… Причина здесь не в языке, а в преподавателях» [289] . (А в Петербурге именно в это время хоронили проект передачи начального преподавания светским учителям!) [290]

289

Там же. С. 260.

290

Подробно см. главу 7.

Очевидно, что в Киеве опасения по поводу распространения украинского языка в преподавании возникли и усилились раньше, чем в _|105Петербурге. Уже в 1862 г. Комитет для рассмотрения уставов под председательством профессора Киевского университета И. Я. Нейкирха единогласно постановил заменить в уставах низших и средних учебных заведений слова «отечественный язык» на «русский язык» [291] . В 1863 г. профессор Киевского университета С. Гогоцкий и учитель Нежинской гимназии И. Кулжинский (оба — малороссы) публикуют специальные брошюры против применения украинского языка в преподавании [292] .

291

Русский вестник. 1863. Май. С. 258; Университетские известия. 1862. № 4. С. 19, 25, 35.

292

См.: Гогоцкий С. На каком языке следует обучать в сельских школах Юго-Западной России? Киев, 1863; Кулжинский И. О зарождающейся так называемой малороссийской литературе. Киев, 1863.

Иванов видел, что языковой вопрос есть часть более обширной националистической программы. «Такое стремление имеет целью развить в народе… понятие о его каком-то резком и совершенном отличии от великороссов» [293] . Он указывал на стремление украинофилов преподавать по-украински и детям уже обрусевших горожан, что явно противоречило логике «официальной» аргументации украинофилов в пользу преподавания на родном языке. «Когда в частных разговорах подобными возражениями обличал я некоторых из украинофилов в неискренности их уверений, то они ничего не могли возразить, кроме того, что они хотят возвратить горожан к утраченной ими национальности» [294] .

293

Русский вестник, 1863. Май. С. 259.

294

Там же. С. 261.

По сути, Иванов верно описал всю структуру конфликта русского и украинского национализмов, в котором воедино были сплетены вопросы языка и идентичности, а также борьбы интеллектуальных элит по вопросу об их социальном статусе. (Он весьма зло писал о мотивах активистов украинского движения [295] . Кстати, русско-польский конфликт и место украинофильства в этом контексте Иванов упомянул лишь однажды, и только намеком, хотя писал свой текст уже после начала восстания.) Предлагая программу борьбы с украинофильством, Иванов возражал против запретительных санкций, настаивая на эффективности только «мер положительного противодействия», то есть создания системы государственных школ с преподаванием на русском, которые были бы конкурентоспособны в сравнении с частными украинскими._|106

295

Там же. С. 256, 257, 266. «Если б им удалось создать малорусскую литературу, то их, как основателей, как положивших начало, будут прославлять, они будут жить в потомстве». Очевидно, что в той части, в которой этот анализ верен, он относится к активистам всех движений такого рода, а отнюдь не только украинского.

Однако украинофилы в полемику с Ивановым вступать не стали. Поняв, что публикация статьи не дала желаемого результата, Катков сам взялся за дело. Он постарался сделать критику максимально острой и адресной. Своими нападками лично на Костомарова Катков, по сути, реализовал план спровоцировать украинофилов на полемику, предложенный Анненковым Долгорукову в письме от 23 февраля.

Катков сделал главным предметом критики акцию Костомарова по сбору средств для издания книг для народа. Катков не без оснований увидел в этой инициативе потенциал для перерастания украинофильства в легальное коллективное действие с мощным пропагандистским эффектом. Если воспользоваться понятийным аппаратом М. Гроха, который предложил периодизацию национальных движений такого типа, речь шла о попытке перейти от стадии А (научный интерес к украинской специфике) к фазе В (создание организационных структур и широкая пропаганда национальных идей). Катков, некоторые высшие российские бюрократы, как, впрочем, и многие радикально настроенные оппозиционеры, включая Герцена и Чернышевского, будь они знакомы с гроховской схемой, сказали бы в то время о потенциальной возможности перехода сразу в фазу С (массовая мобилизация крестьян в условиях отмены крепостного права) [296] . После опубликования царского манифеста среди крестьян широко распространились _|107надежды на «слушный час», то есть объявление «настоящей воли» 19 февраля 1863 г., когда истекал срок временнообязанного состояния. Основываясь на этом, заинтересованные лица как в России, так и за границей даже пытались вычислить точную дату массового крестьянского восстания. Кстати, само понятие «слушный час» говорит о том, что зародилось оно именно в Западном крае [297] . Сегодня мы знаем, что эти надежды на народное восстание были неосновательны, но это не отменяет субъективных страхов (или надежд) современников.

296

Hroch М. Social Preconditions of National Revival in Europe. Cambridge, 1985. (О концепции M. Гроха см.: Бобрович M. Мирослав Грох: формирование наций и национальные движения малых народов // А. Миллер (ред.). Национализм и формирование наций. Теории — модели — концепции. М., 1994.) Применение схемы Гроха к украинскому национальному движению см. в: Kappeler A. The Ukrainians of the Russian Empire, 1860—1914 // Comparative Studies on Governments and Non-Dominant Ethnic Groups in Europe, 1850—1940. Vol. VI. A. Kappeler (ed.). The Formation of National Elites. New York University Press, Dartmouth, 1996. P. 112—113. В ряде работ последнего времени была предложена разумная, с моей точки зрения, корректировка схемы Гроха. Она предполагает выделение особой предварительной фазы, когда характерный для эпохи романтизма интерес этнографов, филологов и историков к этническим особенностям был свободен от националистической идеологии. В этом случае фаза А будет охватывать только следующее поколение (в нашем случае — членов Кирилло-Мефодиевского братства), вдохновленное националистическими идеалами. См.: Yekelchyk S. Nationalisme ukrainien, bielorusse et slovaque // Chantel Mellon-Delson and Michel Maslowski (eds.) L’Histoire des id'ees politiques cente-est europ'eennes. Paris, 1998. P. 377—393. Такая поправка представляется мне более точной, чем позиция Р. Шпорлюка, считающего, что политические мотивы непременно выступают уже на стадии научного интереса к фольклору, этнографии и истории. См.: Шпорлюк Р. Украина: от периферии империи к суверенному государству… С. 47.

297

См., например: Миллер И. С. «Слушный час» и тактика русской революционной партии в 1861—1863 гг. // Миллер И. С. Исследования по истории народов Центральной и Восточной Европы XIX в. М.: Наука, 1980. С. 240—267.

Первая попытка перехода к политической деятельности — создание Кирилло-Мефодиевского общества в 1847 г. — была легко пресечена властями как в силу общих порядков николаевского царствования, так и в силу малочисленности ее участников. Но в начале 60-х эта перспектива была заметно более реальной и в связи с общей либерализацией режима, и в связи с наличием достаточно организованных, многочисленных и связанных между собой групп украинских национальных активистов как в Петербурге (круг «Основы»), так и в Киеве и других частях Украины («Громады»). И действительно, члены Полтавской громады уже в марте 1862 г. писали другим громадам о необходимости организовать кампанию писем в Петербургский комитет грамотности при третьем отделении императорского Вольного экономического общества в поддержку требования о введении украинского языка в преподавании [298] .

298

Такие письма были посланы в Петербург по крайней мере из Полтавы и Киева. Письмо членов Полтавской громады в Чернигов попало в руки полиции и стало предметом особого разбирательства. См.: Шевелів Б. Петиціі українських громад до петербурзьского комітету грамотности з р. 1862 // За сто літ. 1928. № 3. Харків; Київ.

Именно такую вполне архетипическую картину активизации национального движения и рисует со всей доступной ему язвительностью Катков: «По украинским селам стали появляться, в бараньих шапках, усердные распространители малороссийской грамотности и начали заводить малороссийские школы… Пошли появляться книжки на новосочиненном малороссийском языке. Наконец, одним профессором, составившим себе литературную известность, торжественно открыта национальная подписка для сбора денег на издание малороссийских книг и книжек» [299] .

299

Катков М. Н. 1863 год. Собрание статей, по польскому вопросу, помещавшихся в Московских Ведомостях, Русском Вестнике и Современной Летописи. Выпуск 1. М., 1887. С. 276—277.