«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.)

Миллер Алексей

Адресатом этого письма был уже новый генерал-губернатор ген. Н. Н. Анненков, назначенный 3 декабря 1862 г. по протекции Д. Милютина на место скоропостижно скончавшегося Васильчикова [268] . При всей кажущейся грозности этого предписания прямых серьезных последствий оно иметь не могло. Громада не была официальной орга_|99низацией, а потому закрыть ее распоряжением властей было нельзя. Никаких конкретных компрометирующих данных на громадчиков Долгоруков Анненкову не сообщал, так что полицейские репрессии против них также не предусматривались, тем более что таковые были в компетенции самого Долгорукова. Все, что мог предпринять Анненков на основании этого письма, это вызвать нескольких лидеров Громады и сделать им внушение. Однако перспектива «спугнуть» таким образом громадчиков его не устраивала.

268

Заметим, что Валуев, еще рассчитывавший на мирное развитие отношений с поляками, был этой кандидатурой недоволен и пытался убедить Милютина, что «в Западный край нужна не сила, которой столько потратил, зато без пользы, ген. Бибиков, но уменье ладить и жить с людьми» (Письмо Валуева Д. Милютину от 16 ноября 1862 г. ОР РГБ, ф. 169, к. 59, ед. хр. 32. Л. 5.). Опасения Валуева подтвердились очень скоро.

23 февраля Анненков отправил Долгорукову письмо, посвященное проблеме украинофильства. Он прежде всего солидаризовался с мнением шефа жандармов о «вредности коммунистических и социалистических теорий». Сетуя на то, что секретный надзор, установленный над украинофилами, не дал компрометирующих материалов, Анненков предлагал спровоцировать в прессе полемику с участием украинофилов, которая «могла бы содействовать Правительству в раскрытии действительной цели и к объяснению духа и направления лиц, подписавших статью», опубликованную в «Современной летописи» [269] . Н. Анненков, по сути, предлагал продолжить тактику, однажды уже примененную, ведь письмо украинофилов стало ответом на статью губернаторского однофамильца П. Анненкова «Из Киева». Позднее генерал-губернатор просил Долгорукова прислать в Киев опытного и неизвестного там агента, который мог бы внедриться в среду украинофилов. Анненков, таким образом, пытался подтолкнуть Долгорукова более серьезно заняться этим делом, демонстрируя заметно более высокую квалификацию в деле политического сыска, чем начальник III отделения.

269

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 46—47.

Вскоре после этого, в начале марта, Долгоруков получил анонимное письмо из Киева, написанное, судя по его тексту, высокопоставленным духовным лицом (или лицами). Отмечая, что украинофилы «привлекли к своей партии в Киеве и Санкт-Петербурге несколько людей значительных, хоть и слепотствующих», авторы письма продолжали: «Все мы благонамеренные малороссы, вполне понимающие нужды и желания народа и затеи наших хлопоманов-сепаратистов, умоляем в. с. употребить все, чем только вы можете располагать, чтобы защитить нашу святыню от поругания, а отечество от распадения и опасного раскола». Потребовав далее запретить «малорусский» перевод Евангелия, авторы закончили письмо прямой и недвусмысленной угрозой: «Впрочем, если моление наше, теперь одинокое, не принесет ожидаемых от вашей ревности к пользам церкви и отечества результатов, мы явимся с протестом нашим гласно, перед лицом всего Русского мира» [270] . Очевидно, что авторы были крайне раздражены медлительностью III отделения, если позволили себе обращаться к _|100Долгорукову в таком тоне. Отметим в то же время, что требование о запрете украинского перевода Евангелия формально обращено «не по адресу» — этим вопросом, как и изданием духовной литературы вообще, занимался Синод. Остается предположить, что при всем своем недовольстве III отделением авторы считали более вероятным добиться нужного им результата здесь, а не у своего прямого начальства.

270

См.: Герцен А. И. ПСС / Под ред. М. К. Лемке. Т. XVI. Пг., 1920. С. 299—300.

Долгоруков переслал это письмо Анненкову, и уже 17 марта Анненков отправил Долгорукову второе «антиукраинофильское» послание. Из него ясно видно, что киевский генерал-губернатор если и не был инициатором анонимного письма «защитников церкви и отечества», то во всяком случае был с ним вполне согласен: по сравнению с февральским письмом критические акценты резко смещены, и вопрос о переводе Евангелия выходит на первый план. Анненков отмечает, что «польская и малорусская партии, расходящиеся в окончательной цели своих стремлений (т. е. Анненков признавал украинофильство самостоятельным движением и не склонен был видеть в украинофилах сознательных польских агентов.— А. М.), сходятся в средствах, ибо и поляки стали в воззваниях своих к простому народу тоже напоминать им о прежней независимости Украины, о козачестве» [271] . Затем Анненков обратился к языковому вопросу, сравнив украинский язык с «особыми наречиями жителей некоторых великорусских губерний». В этой связи планировавшееся издание украинского перевода Священного Писания Анненков охарактеризовал как «предприятие скорее политического характера». Вывод его был таков: «До сих пор в литературе идет спор о том, составляет ли малороссийское наречие только особенность русского языка или это язык самостоятельный. Добившись же перевода на малороссийское наречие Священного Писания, сторонники малороссийской партии достигнут, так сказать, признания самостоятельности малороссийского языка, и тогда, конечно, на этом не остановятся и, опираясь на отдельность языка, станут заявлять притязания на автономию Малороссии» [272] .

271

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 56.

272

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 56 об. Уже «вдогонку», в апреле Анненков перешлет Долгорукову и письмо директора училищ Закавказского края Кулжинского, где тот, обеспокоенный объявлениями о сборе средств на издание украинских книг для народа, вопрошал: «Неужели нельзя удержать беспокойного Костомарова от его сепаративных затей?» (См.: Герцен А. И. ПСС / Под ред. М. К. Лемке. Т. XVI. С. 301.)

Сам Н. Анненков, похоже, многое понял под влиянием своих занятий проблемой украинофильства и стал формулировать русификаторские идеи более четко. Вскоре после вступления в должность новый генерал-губернатор писал Д. Милютину, что главную задачу видит в принятии «мер к усилению русской народности», имея в виду лишь борьбу с польским влиянием [273] . В мае же в письме другому своему _|101покровителю, министру иностранных дел А. М. Горчакову Анненков уже говорит о задаче «утвердить окончательно за жизнью всей Западной Руси совершенное тождество коренных общественных начал с жизнью Руси Восточной и, следовательно, полноту Русского народного единства» [274] .

273

ОР РГБ ф. 169 к. 14, ед. хр. 3. Л. 58 об.

274

АВПРИ, ф. 133, оп. 469, 1863 г., ед. хр. 83. Л. 4 об. Письмо Н. Анненкова А. Горчакову от 24.05.1863. В 1864 г. Анненков старался также заручиться поддержкой Горчакова при решении вопроса о проведении железной дороги из Одессы в Москву через Киев, а не Харьков, оперируя не только экономическими, но и ассимиляторскими аргументами (АВПРИ, ф. 133, оп. 469, 1864 г., ед. хр. 73. Л. 8. Письмо от 24.10.1864).

Две пометки Долгорукова на полях письма Анненкова от 17 марта говорят о том, что оно сыграло в развитии дела очень важную роль: «Доложено Его Величеству 27 марта», «Высочайше разрешено войти с кем следует по данному предмету (перевод Евангелия.— А. М.) в сношение. 27 марта» [275] .

Таким образом, Святейший Синод не был, как считают некоторые исследователи, инициатором запретительных мер, и сам вопрос о целесообразности издания Священного Писания по-украински отнюдь не был первоначальным поводом для репрессий против украинского языка [276] .

275

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 55, 56 об.

276

См.: Dmytryshyn В. Introduction // Ф. Савченко. Заборона укранства 1876 р. M"unchen, 1970.

Здесь необходим комментарий. Первая попытка опубликовать перевод Священного Писания с церковнославянского на русский была предпринята в начале 1820-х гг. Российским библейским обществом с разрешения Александра I. Противодействие церковных иерархов не позволило довести дело до конца. Несколько сотен тысяч уже отпечатанных по-русски экземпляров Библии были сожжены. В последующие годы митрополит Московский Филарет несколько раз пытался сломить сопротивление своих более консервативных коллег, но безуспешно. Его «Катехизис» синодальная цензура долго не пропускала из-за того, что три молитвы, включая «Отче наш», были приведены на русском [277] . Главный противник Филарета архимандрит Фотий еще _|102долго поминал ему попытку «перевода Нового Завета на простое наречие русское» [278] .

277

Smolitsch I. «Geschichte der russischen Kirche», teil 2 // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. Band 45 (1991). S. 19; Batalden S. K. Printing the Bible in the Reign of Alexander I: Toward a Reinterpretation of the Imperial Russian Bible Society // Geoffrey A. Hosking (ed.). Macmillan Academic and Professional LTD. London, 1991. P. 67; Филарет под цензурою // Русский архив. 1904. № 2. С. 311. См. также: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 1911; Пыпин А. Н. Российское библейское общество // Вестник Европы. 1868. № 8—12.

278

Автобиография юрьевского архимандрита Фотия // Русская старина. 1894. № 7. С. 218.

Эта фраза Фотия еще раз напоминает нам, что русский к тому времени еще далеко не вполне утвердился в своей роли развитого языка. Не только дворянство, в том числе и Пушкин, осваивало французский раньше русского. Церковная иерархия в свою очередь лишала это «простое русское наречие» права быть языком Священного Писания, тем самым отнимая у него то огромное преимущество, которое западноевропейские языки уже давно имели перед теми менее «везучими» наречиями, которые пытались эмансипироваться из-под их доминации на волне национализма в XIX в. [279]

279

Ошибочно поэтому мнение Б. Андерсона, считавшего издание в конце XVIII в. академического шеститомного словаря свидетельством триумфа русского языка над церковнославянским. См.: Anderson В. Imagined Communities… P. 73.

Только в 1859 г. по настоянию Александра II Синод, наконец, разрешил полный русский перевод Священного Писания. Новый Завет был опубликован в 1862 г., а полный текст Священного Писания в 1876 г., годом позже, чем русский перевод «Капитала». После того как русский перевод был, наконец, разрешен, Синод, насколько можно судить, склонялся к проведению такой же политики в отношении малорусского языка. В 1862 г. он разрешил печатание на украинском «Священной истории» отца Степана Опатовича и рассматривал малорусский перевод Евангелия, подготовленный Ф. С. Морачевским. Таким образом, вопрос о переводе Священного Писания на украинский был в начале 1860-х гг. частью более общего вопроса о доступности Священного Писания для паствы и о статусе современных восточнославянских языков по отношению к церковнославянскому. Разгоревшаяся в это время в прессе дискуссия об украинском языке или малороссийском наречии, о его роли в преподавании и литературе сделала очевидным, что вопрос перевода Священного Писания касается и статуса восточнославянских языков по отношению друг к другу. О популярности русского перевода Евангелия среди крестьян, а значит, и о его потенциальной ассимиляторской роли, можно судить по тому, что только с 1863 по 1865 г. разошлось более 1 миллиона 250 тысяч экземпляров [280] .

280

См.: Hosking J. Russia: People and Empire, 1552—1917. London, 1997. P. 233—234.

Во исполнение резолюции царя от 27 марта Долгоруков письмом от 2 апреля проинформировал Валуева о деле украинофилов, приложив второе письмо Анненкова и анонимное письмо из Киева [281] . 14 апреля Валуев отправил обер-прокурору Синода генерал-майору _|103А. П. Ахматову запрос об украинском переводе Евангелия, приложив письмо Анненкова. Ответ Ахматова от 19 апреля был весьма сдержанным: сообщив, что перевод находится на отзыве у калужского епископа, обер-прокурор обещал, что по возвращении рукописи мнение Анненкова будет «принято в соображение Святейшим Синодом», о решении которого Валуев будет извещен [282] . Своего отношения к письму Анненкова и позиции по этому вопросу Ахматов никак не определял. Даже в мае, в ответ на очередной запрос Долгорукова, Ахматов счел нужным просить дополнительных разъяснений по поводу других книг религиозного содержания, ссылаясь на публикуемые в прессе объявления о сборе средств для «издания книг для народа по-малороссийски» [283] . Окончательно разобравшись, куда ветер дует, обер-прокурор приказал калужскому епископу Иакову (Миткевичу), у которого перевод Морачевского был на отзыве, вернуть текст без всякого отзыва, очевидно не желая поставить епископа в неловкую ситуацию, буде тот даст положительное заключение [284] . Раз Ахматов допускал такую возможность, следовательно, никаких предварительных инструкций отрицательного толка по поводу перевода епископ не получал.

281

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 58.

282

РГИА, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 166.

283

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 66. Письмо Долгорукову от 22 мая 1863 г.

284

ГАРФ, ф. 109, оп. 37, ед. хр. 230, ч. 38. Л. 78. Авторы Доклада Комиссии Академии наук по вопросу об «отмене стеснений малорусского печатного слова» упоминают, правда, без указания источника, что епископ «склонялся к одобрению труда Морачевского». Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб., 1910. С. 17.