Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы
Шрифт:
Будучи мелкобуржуазной по своему происхождению и тесно связанной с городской и сельской мелкой буржуазией, интеллигенция становилась выразительницей ее настроений. В докладной записке «Об оживлении украинской контрреволюции» (1928 г.) председатель ГПУ УССР В. Балицкий заострял внимание на этом факте. Настроения зажиточных групп крестьян, торговцев, частных предпринимателей, недовольных темпами индустриализации, сворачиванием частной торговли и наступлением на зажиточные слои деревни, находили сочувствие среди «национально-шовинисти ческой» интеллигенции. Она же, особенно со второй половины 1920-х гг., решительно делала ставку на «откровенно мелкобуржуазные слои», на первый план выдвигая их классовые требования. Ее несмирившаяся часть во внутрипартийной борьбе усматривала возможность заставить коммунистов «подраться» между собой, воспользоваться междоусобицей и начать строить Украину по-своему. «На развалинах коммунизма» они хотели создать «свою национальную партию» и с ее помощью «бороться с московскими узурпаторами», цитировал Балицкий показания одного из лидеров раскрытой в начале 1927 г. подпольной организации Украинская мужичья партия [575] .
575
РГАСПИ.
Возможной основой для национальной партии многие националисты считали крестьянские союзы. Они могли стать влиятельной силой, способной объединить под своими знаменами крестьянство и направить его недовольство нелегкой жизнью по «нужному» руслу. Возглавить союзы (идейно, а по возможности и организационно), придать им политическую окраску и «пропитать» национальным духом должна была интеллигенция. Поэтому требования создания союзов встречали у нее поддержку. Так, в поступавших из окружных комитетов партии в Информационно-статистический отдел ЦК КП(б)У информационных бюллетенях о состоянии округов указывалось, что в ряде вузов (например, в Одессе) оформлялись политгруппировки, выступавшие за диктатуру крестьянства, а не пролетариата, со всеми вытекающими отсюда выводами [576] .
576
ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2336. Л. 24.
Общим моментом, объединявшим и тех, кто, разочаровавшись в политике, занялся другой деятельностью, и тех, кто продолжал активно сопротивляться большевикам, было отношение к советской власти как к власти «московской», «оккупационной», продолжающей политику «колониального угнетения» Украины. Интеллигенция все еще осмысливала поражение украинского дела, искала его причины, обращаясь к давним и недавним примерам из прошлого [577] . Как уже указывалось, образование СССР не могло способствовать изживанию подобных настроений и лишь усилило их (некоторые представители общественности даже называли его по аналогии с Переяславской радой новым «Переяславом» – «продажей Москве» [578] ). Впрочем, уже к середине 20-х гг. «мечты о немедленном выходе из Союза» большинством украинской интеллигенции расценивались «как несвоевременные» [579] .
577
Єфремов С. Указ. соч. С. 56, 383, 602–603.
578
РГАСПИ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 130. Л. 73.
579
Цит. по: Шаповал Ю., Пристайно В., Золотарьов В. Указ. соч. С. 262.
Коренной перелом в ее настроениях произошел после XII съезда РКП(б). Его решения давали добро и государственную поддержку набиравшим после революции силу национально-культурным процессам. На практике эти решения воплотились в принятом в июне 1924 г. постановлении СНК УССР «О мерах в деле украинизации школьно-воспитательных и культурно-просветительских органов» и изданном в августе того же года декрете ВУЦИК и СНК «О мерах по обеспечению равноправности языков и помощи развитию украинского языка». Фактически, суть их сводилась не просто к стремлению «еще больше приспособить государственный аппарат к потребностям, быту и языку украинского народа», как это официально утверждалось. Их конечным результатом становилось формирование такого народа, распространение украинской национальной идентичности на народные массы. Естественно, сделать это было возможно лишь путем устранения такого положения, при котором имелось «фактическое преобладание русского языка» [580] и русской культуры.
580
Національні процеси в Україні: історія та сучасність. Київ, 1997. Т. 2. С. 42–43.
Националистические настроения были присущи (правда, в разной мере) как украинской, так и русской, еврейской, польской интеллигенции. Для русской интеллигенции национальный вопрос не имел такого значения, какое он имел для украинской. Конечно, национальные мотивы в ее настроениях присутствовали, но носили как бы оборонительный характер и являлись именно отголоском (или, как говорили большевики, пережитком) прошлого, того положения, которое занимала русская культура и ее носители до революции. Новая национальная политика, начиная с самого факта существования украинской государственности и, особенно, с начала проведения политики украинизации, расценивалась ею как бессмысленная мера, мешающая нормальному развитию культуры и народного образования, а потому встречалась негативно. Украинской интеллигенции был присущ национализм активный, наступательный, преобразовательный. В соответствии с ним в поле зрения украинской интеллигенции оказывались вопросы о месте УССР в союзном государстве, о перспективах экономического и политического развития республики. Но так как стержнем политики на Украине в те годы была украинизация, все в конечном счете сводилось к оценке ее темпов и содержания. Состояние украинизации стало своеобразным критерием оценки ею настоящего и будущего Украины.
Решения съезда дали зеленый свет украинским силам и официально легализовали их работу, которая велась и до этого, но явочным порядком и трактовалась властью как национал-шовинистическая. Новый курс выбил из рук «шовинистов» их главный козырь – «национальное угнетение» и не только способствовал прекращению подпольной деятельности и ликвидации бандитизма, но и внес коренной перелом в настроения значительной части украинской интеллигенции. Украинизация была встречена ею с радостью. Материалы политпроверки учительства свидетельствовали «о колоссальном сдвиге» в сторону большей лояльности к власти и заинтересованности в общественной работе. Имели место случаи, когда учителя и прочие работники просвещения были готовы бесплатно выполнять любую работу, лишь бы она была связана с украинизацией [581] . Те, кто раньше находился в оппозиции большевикам, начали менять свои политические симпатии и отмежевываться от петлюровской (и прочей правой) эмиграции. Скажем, В. Голубович, бывший член ЦК УПСР и один из лидеров УНР, утверждал, что для его прежних единомышленников коммунисты стали ближе, чем правые националисты, так как «национальный момент сейчас уже отпал» и ничто не мешает работать на благо Украины [582] . Другой эсер, Сухенко, был более краток: «Теперь создавать (антисоветскую. – А. М.) организацию может только сумасшедший или провокатор» [583] . Стали возвращаться на Украину и эмигранты.
581
ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 1646. Л. 154; Касьянов Г. Указ. соч. С. 76.
582
ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2315. Л. 17 об. – 18.
583
Політичний терор і терорізм в Україні, ХІХ-XX ст.: іст. нариси. Київ, 2002. С. 267.
Хотя изучение политики украинизации не входит в круг наших задач, кратко сказать о ней необходимо. Политика украинизации была призвана достичь нескольких целей. Часто можно встретить утверждение, что украинизация государственного и партийного аппарата, поддержка развития украинской культуры и украинского языка была нужна для установления более тесных связей между партией и государством с одной стороны и крестьянством – с другой, а также для того, чтобы партия не упустила руководства растущей общественно-политической активностью крестьянства. Именно таким образом объясняли необходимость проведения этой политики большевики [584] .
584
ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 1976. Л. 12.
Это утверждение имеет под собой определенные основания. К власти многие крестьяне относились критически, и давать им лишний повод к возмущению было бы неразумно. Но, как мы убедились, далеко не все крестьянство интересовалось национальным вопросом и национальным составом партии в плоскости ее «русскости» или «украинскости». Чаще всего национальный момент всплывал на волне недовольства экономической политикой. А вот увязывали экономику и национальный вопрос, помимо «национально мыслящих» крестьян, которых было относительно немного, в основном представители интеллигенции – учителя, агрономы и др.
Таким образом, от отношения интеллигенции к власти, в том числе к ее национальной политике, во многом зависела позиция крестьянства, а значит, и положение советской власти на селе. Для украинской интеллигенции украинизация стала своеобразной культурной компенсацией за политическое поражение в Гражданской войне. Как справедливо указывает украинский историк Г. В. Касьянов, «официальное провозглашение политики украинизации должно было способствовать… привлечению (интеллигенции. – А. М.) к новому строительству, к тому же под контролем пролетарского государства» [585] , а также укреплению большевиками своих позиций. Партия не могла не видеть, что «неофициальная», «низовая» украинизация (иными словами, культурная деятельность украинского движения) началась задолго до провозглашения «официальной». Энтузиазм украинской интеллигенции начинал беспокоить большевиков. От лица ЦК КП(б)У Д. Лебедь докладывал в Москву, что они собирают факты «нетерпеливого отношения в деле украинизации школ и других культурных учреждений многочисленными украинскими интеллигентами, главным образом учителями» [586] . Опасение упустить влияние на массы и отдать культурно-национальное строительство в руки «чуждой» интеллигенции стало еще одной причиной, повлиявшей на переход к политике украинизации. Взяв последнюю под свой контроль, партия намеревалась выбить начавшую было складываться монополию на развитие украинской культуры «у интеллигента, агронома, учителя» [587] .
585
Касьянов Г. Указ. соч. С. 71.
586
ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 998. Л. 46.
587
Там же. Д. 2573. Л. 134.
По большому счету, «совесть нации» проводимую политику продолжала поддерживать и после того, как стало ясно ощущаться стремление большевиков монополизировать украинский национально-культурный процесс. Там, в ответе профсоюза работников искусств (Вукробмис) на запрос секретариата ЦК компартии Украины о настроениях интеллигенции (1926 г.) говорилось, что городская интеллигенция, «особенно композиторы, актеры, преподаватели одобряют линию проведения нацполитики». Аналогичные сведения по сельской интеллигенции предоставить оказалось затруднительно по причине отсутствия среди них сколько-нибудь значительного числа работников искусств [588] . С одной стороны, этот ответ был выдержан в духе советских рапортов о поддержке и лояльности, но с другой – проводившийся курс действительно мог удовлетворять национальные устремления интеллигенции, хотя и не всей.
588
Там же. Д. 2260. Л. 117.