Украсть у президента
Шрифт:
Ведьмакин взял пачку неуверенно, но целлофановую обертку сорвал быстро и сигарету из пачки выдернул умелым движением бывалого курильщика.
Все-таки спросил, прежде чем поджечь сигарету:
– Можно?
Горецкий благосклонно кивнул. Ведьмакин поджег сигарету, затянулся с видимым удовольствием, не закашлялся, как можно было ожидать от неопытного курильщика, и выпустил сигаретный дым под потолок. Горецкий наблюдал за ним с прищуром. Потом он поднялся, стал готовить кофе, время от времени бросал взгляд на курящего Ведьмакина. Тот по-прежнему был худ, и по его лицу можно было понять, что человек этот несчастен, и какая-то забитость и приниженность угадывались в его движениях, но только не в те мгновения, когда он затягивался дымом дорогой сигареты. Шоферы так не курят.
Сварив кофе, Горецкий наполнил две чашки, одну из них поставил перед Ведьмакиным, а тот уже докурил сигарету, загасил в пепельнице окурок, вдруг спросил, глядя на Горецкого глазами выпрашивающего подачку пса:
– А можно еще сигарету?
– Естественно. Соскучились? – понимающе улыбнулся Горецкий.
– Хорошие, – оценил Ведьмакин. – Умеют, в общем.
– И кофе, – напомнил Горецкий, наблюдая за Ведьмакиным взглядом экспериментатора.
Ведьмакин взял чашку, отхлебнул кофе… Что-то не то.
– Не нравится? – спросил Горецкий.
– Непривычный я, – виновато улыбнулся Ведьмакин.
– Еще растворимый можно.
– Я больше по чаю, – смущался Ведьмакин.
Но Горецкий продолжал эксперимент. Выставил на стол банку растворимого кофе, налил в свободную чашку кипятка, спросил будничным тоном:
– Сахару?
– Сладкое я люблю, – осторожно сказал Ведьмакин.
Сам сыпал кофе и сахар, и Горецкий не заметил, чтобы Ведьмакин долго раздумывал о том, в каких пропорциях смешивать. Значит, растворимый кофе он предпочитал. Не пил молотый.
Ведьмакин приготовил кофе, зажег вторую сигарету, и, если бы не его изможденный вид, можно было подумать, что действие происходит не на спецобъекте ФСБ, а где-нибудь в кофейне: несуетно, расслабленно, и никто никуда не спешит.
Сделав пару глотков, Ведьмакин с видимым удовольствием затянулся сигаретой. Горецкий молчал. Стояла тишина. Плыл по комнате пахучий сигаретный дым, смешивался с кофейным ароматом. Горецкий видел, как уплывает куда-то сознание Ведьмакина, будто у того закружилась вдруг голова, и Горецкий не спешил выводить его из этого состояния.
Ведьмакин допил свой кофе, погасил окурок. Его лицо сохраняло задумчивое выражение, словно он по-прежнему парил где-то далеко отсюда и никак не хотел возвращаться.
– Мы говорили с вами о Евгении Нефедовой, – негромко сказал Горецкий, стараясь сделать переход не слишком резким. – И вы говорили, что она вам была нужна. Я думаю, что знаю, зачем она вам.
Расслабленно-невнимательный взгляд в ответ.
– Вы открыли фирму на имя Евгении Нефедовой, – сказал Горецкий. – Фирма – на Кипре. И вы на счета этой фирмы перечисляли деньги. Большие деньги. Вы работали с кипрскими банками. Там открывали счета. А фирмы открывались на разных людей. Этих людей было немало. Но я пока говорю только о Жене Нефедовой. Потому что она была девушкой Вани Алтынова, вашего сослуживца. Может быть, вы фирмы открывали на родственников своих офицеров?
Ведьмакин вслушивался в звуки речи своего собеседника и встрепенулся, услышав об Алтынове, как это бывало обычно. Алтынов был для него раздражителем. Эта фамилия будила в нем какие-то чувства, но не мог он пока продраться сквозь сумерки мыслей к истине. Не получалось у него.
– Еще кофе? – предоставил передышку собеседнику Горецкий.
– Да, хорошо бы, – невнимательно пробормотал Ведьмакин.
Потянул из пачки сигарету. Вид задумчивый.
– Когда я шел по этапу, – сказал он. – После суда, в смысле… Когда меня везли…
– Да, я понимаю, – кивнул Горецкий.
– Мне в вагоне приснился сон… Будто меня качает, но я не в вагоне, а в лодке, а вокруг – море.
– Хорошо, море, – выжидательно смотрел Горецкий.
– Моря я никогда не видел. Какое у нас на Рязанщине море? Не доводилось, в общем. А во сне вот увидел.
– И что?
– Вы мне говорили, что я на Кипре был. Там остров?
– Остров.
– Вокруг острова море. Вы мне все про Кипр намекаете, а я вот тот сон вспомнил. Может, одно к одному все? А?
– Может быть, – вздохнул Горецкий.
– И еще хотел я сказать, что всякие разные способы бывают. Ну когда человек будто сам не свой и с головой у него не все в порядке. Можно усыпить, допустим, и во сне как-то под гипнозом…
Горецкий посмотрел внимательно.
– Можно таким макаром, – сказал Ведьмакин. – Очень даже запросто.
– Вы это серьезно? – спросил Горецкий.
– Конечно!
– А вам-то что за радость?
– Вы от меня неизвестно чего добиваетесь, – сказал Ведьмакин. – А я получаюсь никакой вам не помощник, а уже почти что враг.
– Какой же вы враг? – пожал плечами Горецкий.
– А я правда ничего не могу вам сказать.
– Почему? – быстро спросил Горецкий.
– Не знаю потому что, – с хмурым видом ответил ему Ведьмакин.
– Вы помните – вам плохо стало?
– В тюрьме? Помню. Думал, что каюк мне.
– Какой каюк? Разве боли какие-то были? Разве вы мучились? – недоверчиво посмотрел Горецкий.
– Не мучился. А сознание терял. Тут кто хочешь испугается.
– Ну, когда вы были без сознания, вряд ли вы могли испугаться.
– Позже я испугался. Уже потом. Глаза открываю: батюшки! Больница, врачи. Как после операции. Вот тут я и струхнул.
– Что вам врачи сказали?
– Что в обмороке я был. Что никакой угрозы здоровью. А я не верю.
– Почему?
– Никогда прежде не было, чтоб я в обморок, как баба, хлопнулся.
– Обморока не было, – сказал Горецкий.
Ведьмакин посмурнел лицом и посмотрел испуганно.