Украсть у президента
Шрифт:
И это было правдой. Но эту правду знали только Глеб и тот человек, который договаривался с Глебом о том, что он присмотрит за Женей и получит пятьдесят тысяч долларов… И откуда Женя может знать… Или к ней вдруг вернулась память?
– Ты уверена? – задал Глеб нейтральный вопрос.
– Да!
– Женя! Я не враг тебе, – сказал Глеб. – И мы с тобой не чужие люди, ты знаешь. И если я о чем-то умалчивал, то не потому, что… В общем, это хорошо, что мы с тобой заговорили… Ты мне что-то не сказала, я тебе что-то не сказал… Так начинаются подозрения, так люди ссорятся. Нам нельзя ссориться! – убежденно сказал Глеб, наконец нащупав надежную тропинку. – Мы же с тобой вместе, мы можем рассчитывать только друг на друга, нам никто посторонний не сможет помочь!
Он говорил и видел, что прав. Женя вдруг вспомнила и о собственной беспамятной ущербности, и о том, что именно Глеб провел рядом с ней все последнее время, и это к нему она обращалась, когда не могла что-то вспомнить, и его одного в таких ситуациях не стеснялась… И она устыдилась…
– Нам надо быть искренними, это правда, – продолжал развивать свой успех многоопытный Глеб. – Доверие друг к другу, тут ты права, Женька.
Растроганная, она едва не плакала.
– Прости, что я так себя повел, – сказал Глеб. – Да, это правда. Я знал одного человека…
В конце концов, он ничем сейчас не рисковал. Ему было нужно только одно – завоевать доверие Евгении. И он был близок к цели, он видел это. И почему бы в таком случае не рассказать ей про мужика. Не все, конечно. Только обозначить тему, так сказать.
– Сюда приходил человек, Жень, который тебя явно знал.
– Кто он?
Вот здесь уже можно было юлить. Он даже знал, как надо сделать, чтобы выглядеть убедительным.
– Понимаешь, он пришел, – сказал Глеб. – И оставил мне деньги. Я так понял, что это деньги не для меня, а для нас с тобой. Чтобы нам с тобой было на что жить. Он о тебе заботился, Жень.
Глеб намеренно не касался вопроса, когда именно это было. Он не хотел, чтобы Женя узнала о том, что тот мужик ее сюда привез. И уж тем более – что она Глебу не родная.
– Это тот человек? – уточнила растерянная Женя.
– Какой?
– Ты говорил, что у меня кто-нибудь должен быть. Что он старше меня.
– Да! – с готовностью подтвердил Глеб, в душе радуясь тому, как все чудесно сейчас складывается.
Кирпичик к кирпичику.
– Ты его знаешь? – спросила Женя.
– Нет. Он даже имя свое мне не назвал. Но я понял, что он как-то связан с тобой.
– Как?
– Этого я не знаю, – сказал Глеб с видом только что исповедовавшегося человека.
И теперь он имел право на ответную искренность. Он все сделал правильно.
– Он был здесь, в этой квартире, – попыталась окончательно уяснить для себя Женя.
– Да.
– А был ли такой момент, когда он оставался один?
– То есть? – не понял Глеб.
– Может быть, ты вышел из комнаты и не видел, что он делает? – предположила Женя.
– Да, – наугад сказал Глеб, внутренним чутьем уловив, что такой ответ – единственно верный.
– Все сходится, – со вздохом сказала Женя.
– Что сходится?
Глеб с трудом скрывал радость. Он снова не ошибся. Женя ушла и вернулась с книгой в руках. Тонкая зеленая обложка. Федор Михайлович Достоевский. «Преступление и наказание». Женя быстро перелистала страницы, нашла нужную, где на нижней половине страницы кто-то вписал от руки: «Женя! Отнесись к этому серьезно! Для тебя есть важная информация, которую можешь получить только ты, и никто другой об этом знать не должен. Ты все узнаешь постепенно, если будешь последовательно делать шаг за шагом. Первый твой шаг: посети почтовое отделение 129344 на улице Летчика Бабушкина, дом 7 и в абонентском ящике № 24 забери предназначенный для тебя пакет. Ключ от ящика ты найдешь в металлической коробке из-под печенья. Открой верхний ящик секретера, который стоит напротив книжной полки, откуда ты только что взяла эту книгу. В ящике увидишь круглую металлическую коробку. Ключ от абонентского ящика узнаешь по желтой ленте». И приписка ниже: «Глеб не должен ничего знать. Эту страницу теперь вырви и сожги, а книгу аккуратно верни на прежнее место».
Глеб прочитал текст и поднял глаза на Женю.
– Кто это написал? – спросил он.
– Тот человек!
– Какой человек?
Глеб был так растерян, что даже не сразу понял, о ком идет речь.
– Тот человек, который сюда приходил! – убежденно сказала Женя. – Глеб! Я пошла на почту, и там был конверт! И в конверте – деньги! А потом я пошла в банк – и там снова деньги! И я боюсь, Глеб! Я не понимаю, что все это значит!
– Пробили мы пальчики твоего покойника, – сказал генерал Калюжный. – Павлов Олег Николаевич. Уроженец города Чебоксары. Русский. Образование высшее. Директор офшорной компании, зарегистрированной на Кипре в одна тысяча девятьсот девяносто девятом году…
Слушавший генерала Корнышев насторожился.
– Он офицер действующего резерва, Слава, – сказал Калюжный. – Капитан.
– Получается, что я своего убил?
– Слава! Нервы у тебя крепкие, я знаю, – поморщился Калюжный. – И в истерике ты, как институтка, биться не будешь. Правильно?
– Как же так! – не мог прийти в себя Корнышев. – Он чей? Он наш?
– Он пришел тебя убить! – внушал Калюжный. – «Наш»! «Не наш»! Какая тебе разница, если ты мог бы там сейчас лежать, в доме Ведьмакиных! Он пришел тебя убивать! Ты это понимаешь?
– Я понимаю. Но в голове не укладывается.
– Они сторожа там оставили. Присматривающего.
– «Они» – это кто? – уточнил Корнышев.
– Наши предшественники, Слава. Те, на кого работал полковник Ведьмакин. Сам Ведьмакин про этого Павлова, я думаю, ни сном ни духом. Он свою часть работы выполнял… Я Ведьмакина имею в виду… А рядом были люди, у которых своя работа. Попова там оставили для того, чтобы рубить концы, если это понадобится. Чтобы в случае чего всех Ведьмакиных – в расход.
– В случае чего?
– Если на них выйдут такие, как мы. Смотри, сам Ведьмакин мертв, его убили и кремировали. Якобы. Семья его живет на Кипре и ни о чем не знает, они не в курсе служебных дел полковника Ведьмакина. Но в случае опасности, если вдруг расследование начнется, если появится кто-то, кто будет искать эти пропавшие миллиарды – тут запускается механизм уничтожения.
Калюжный двинул по столу стопку бумажных листков. Корнышев покосился на бумаги и узнал их – это был его собственноручно написанный сразу по возвращении с Кипра рапорт.