Укрощение огня
Шрифт:
И с первого же взгляда становилось ясно, что здесь живет не только воин, но ученый и деятельный человек: оружие соседствовало с картами и свитками, и книжной премудрости тут обнаруживалось едва ли не в больших количествах, чем смертоносной стали.
Однако ложе, видневшееся сквозь узорчатую решетку, отгораживающую его от остальной части покоев, — было широко и удобно для любовных утех… Когда блуждающий взгляд из-под антрацитового бархата ресниц упал в эту сторону, мгновенно оценив увиденное, Аман лишь сильнее выпрямил гибкую спину: решение его было твердо и другого существовать
Вот и корона для короля ночи! — юноша слегка прикусил внутреннюю сторону губы, чтобы они не вздумали дрожать, и не сорваться все же. А господин почему-то медлил… Отвернувшийся Аман не мог видеть, что князь уже довольно давно пристально наблюдает за ним, но юноша словно кожей чувствовал на себе непомерную тяжесть этого взгляда, как если бы его держали, навалившись, и тщательно ощупывали в самых потаенных местах.
Полноте! О каких тайнах перед господином может говорить наложник! Осталось лишь зардеется, как стыдливой девице, или же хлопнутся в обморок, как хлипкой «Жемчужине»!
Вернув себе присутствие духа, Амани плавно шагнул в сторону, сделав вид, что заинтересовался убранством, хотя притворяться особо ему не потребовалось. Увиденная вещь просто завораживала — низкий столик, оказавшийся шахматной доской изумительной работы в индийском стиле и как бы даже не времен ли Шахинского царства. Эбен, слоновая кость, перламутр, черепаховые пластины, драгоценные камни, белое и красное золото… Забывшись, восхищенный юноша затаил дыхание.
Восторг сменило любопытство: фигуры были расставлены, и насколько он мог судить, один из игроков находился в двух шагах от глупейшего проигрыша…
— Нравится? — низкий голос почти над самым ухом заставил Амани вздрогнуть и резко развернуться.
— Дивная вещь! — признал очевидное молодой человек, мгновенно подавив бессознательный порыв отпрянуть от бесшумно приблизившегося князя.
— Ты умеешь играть? — глаза цвета крепчайшего черного кофе, с крупным ярким зрачком мягко мерцали, а в тоне скользнула улыбка.
— Да, — как само собой разумеющееся уронил Аман и подосадовал на себя, что малая доля вызова в его голосе все-таки проявилась.
— Позволишь мне убедиться? — в низком бархатном звучании неожиданно скользнула дразнящая нотка.
— Партия еще незакончена, — глаза юноши вновь моментально заледенели алмазным крошевом, сокрыв тлеющее на дне их пламя, ресницы упали вниз, отсекая последние отблески: так значит, игра пока продолжается…
Вежливый отказ был очевиден, и — возмутителен неповиновением строптивца, но Амир улыбнулся уже откровеннее:
— Ее результат предельно ясен для всех, — властная, красивая ладонь одним движением смешала комбинацию, и принялась расставлять фигуры заново. — Так что же ты, сыграешь со мной?
Брови Амани едва не дернулись вверх в следующем приступе глубокого изумления: его провоцируют?! И если это не расстройство воображения… то — на что именно провоцируют?!
— Как будет угодно моему господину, — почти нежно произнес юноша, смиренно склоняясь перед властелином горной твердыни.
Мужчина поднял
— Угодно, — ласково отозвался Амир, безмятежно закончил устанавливать шахматы, сделав наложнику приглашающий жест, и подобрал черную с золотым абайю, устраиваясь на подушках.
Аман не старался специально, не пытался увлечь, но юное гибкое тело, приученное восхищать собой всегда, судило само: он опустился напротив будто звенящий горный поток сбежал по камням в цветущую долину, смиряя свое кипение. Прозрачная чистота движений, обнажившаяся чистота линий и черт, незамутненная пестрой мишурой, и ярое пламя в рассеченной груди… Горьковато-кофейные глаза князя ловили малейшее движение юноши, вспыхивая в ответ: резные фигуры между ними были искусным творением рук человеческих, но та рука, которая передвигала их сейчас, — была чудеснейшим творением создателя!
Аллах мудр и в мудрости своей до поры смирил огненный вихрь уздой рабского ошейника, чтобы линии судьбы сошлись сегодня за шахматной доской… Сильная узкая кисть наконец шевельнулась, бросив в бой костяную пешку. Амани не замешкался ответом. Партия началась.
Сосредоточиться на игре стоило для юноши немалого труда: его господин казалось вовсе не смотрел на доску.
Само собой, что дерзкий наложник интересовал его куда больше шахмат, и впору было чувствовать себя польщенным, что его несмотря ни на что желают с такой исступленной страстью! — Амани невесело улыбнулся своим мыслям, поднял взгляд, и сердце вдруг пропустило удар: неприкрытое задумчивое восхищение в кофейных глазах мужчины было совершенно новым впечатлением, чем то, что он привык встречать к себе.
— Господин? — ровно поинтересовался юноша, когда пауза чересчур затянулась.
Еще немного и от напряжения у него начали бы дрожать руки. Словно стальная пружина все туже сворачивалась внутри, сжимая сердце в своих тисках, ломая мерный ритм его биения и мешая дышать.
— Я проиграл, — улыбка чуть тронула крупный красивый рот, искрой промелькнула во взгляде.
— Что? — Аман тут же спохватился, раздраженный несвойственной себе неловкостью, и зло прикусил без того истерзанную губу: он просто не сразу сообразил, что эти слова относятся к партии.
Вот глупости: к чему же еще?!
— Я проиграл, — терпеливо повторил Амир, улыбка проявилась ярче при виде того, как дрогнули, хмурясь, дуги густых бровей, и князь небрежно указал на драгоценную доску.
— Господин желал убедиться умею ли я играть, — потупившись уронил юноша.
Вот так: не оправдание и не бахвальство, лишь констатация. Он прекрасно понял, что эта игра испытание для него, но проиграть — значило унизиться, заявить о своей полной покорности, показать, что выполнит любое повеление, как если бы при встрече он пал ниц и покрыл поцелуями узорчатые туфли хозяина. Аман не надеялся выиграть, но не собирался сдаваться и тем более хитрить, заигрывая с господином.