Укрощение воровки
Шрифт:
— Вот на это у меня бывает стояк, — восхищенно прицокнул Лёлик, в котором чувство самосохранения отсутствовало напрочь.
— Сгинь, — бросил Влад, не отрывая взгляда от Марьяны. Лёлик, кончено, чувствовал самца сильнее, поэтому вскочил на ноги раньше, чем об этом подумал мозг.
Но Марьяна не была бы отличным руководителем, если бы давала своих сотрудников в обиду.
— Этого парня зовут Павел. Он очень умный и перспективный дизайнер одежды…
— и модель, — шепнул Лёлик, и она громко повторила:
— И модель. Так что, будьте любезны, Влад Геннадиевич, извинитесь
Она буквально видела борьбу на высеченном лице Влада. Какая сторона победит? Кто он в конечном итоге? Правильно хороший или правильно плохой?
— Павел, — Влад посмотрел на Лёлика и склонил голову к плечу. — Приношу свои извинения. Вы не могли бы оставить нас с Марьяной Сергеевной для приватного разговора? Пожалуйста.
Правильно плохой, с облегчением выдохнула Марьяна.
Поймала настороженный взгляд Лёлика и коротко кивнула.
Когда за ним закрылась дверь, остались только они.
Две неизбежности. Две пустоты. Два одиночества. Каждый одинокий в своем мире, под своим панцирем, гордо и выносливо неся броню, постучавшись в которую можно услышать лишь пустоту.
— Влад…
Он сделал шаг, и Марьяна отступила назад. Она не могла не отступить, настолько сильно и мощно он влиял на нее, что она буквально физически может прикоснуться к его ауре. И обжечься пальцами от прикосновения, так же, как обжигается и сгорает сейчас, смотря в абсолютно черные глаза.
— А теперь, еще раз повтори, — сказал Влад, да таким тоном, что слова застряли в горле Марьяны и она растеряно заметалась, выискивая и собирая по крупицам смелость и браваду.
— Лёлик один из лучших сотрудников…
— Лёлик? — скривился Влад и, будь они на улице, Марьяна уверена, он бы сплюнул.
— Павел. Павел один из лучших…
— Я говорю совсем не об этом. И ты это знаешь, — наступал он, а Марьяна все отходила и отходила назад, пока не уперлась попкой в столешницу и убегать ей дальше было некуда. А Влад остановился перед ней, горячий и сильный, нависая и надавливая, пугающе опасный, в черной футболке и черных брюках, словно носил безвременный траур… По кому?…
Внезапно его руки легли на ее талию и, не успела Марьяна и вскрикнуть, как оказалась сидящей на прохладной столешнице, а ее юбка задралась до талии. Ягодицы горели от прикосновения с холодной поверхностью, но это было не сравнить с тем пламенем, которое пылало в ней, когда Влад склонился ближе, так близко, что Марьяне пришлось откинуться назад на вытянутые руки.
— Чтобы больше я такого не слышал, — прошипел он ей в губы и…
Набросился на нее в таком ошеломительно голодном поцелуе, что Марьяна не смогла двинуться никакой часть тела. Но ей ничего и не надо было делать, потому что Влад сразу взял управление в свои руки.
Его губы сминали ее, до боли, до глухого стона, до саднящего ощущения от сильных выпадов и наглых вторжений языка в ее рот. Глубоко, нагло, бесстыже, так, как никто приличный не поцелует женщину в первый раз… Но не Влад, который просто брал то, что считал своим. И это знание и убежденность Марьяна считывала по глубокому поцелую,
Сжал твердыми пальцами половинки ягодиц и чуть раздвинул в стороны, лаская их и разминая. Опять же со знанием, рассчитывая силы, чтобы не причинить боль, но при этом доставить такое болезненное удовольствие, что Марьяна застонала в рот Владу и придвинулась ближе, раздвигая ноги шире, теснясь к бугру под ширинкой, желая ощутить его твердость не только через ткань, но и на себе, в себе, долго и неповторимо.
Их дыхание, шумное, перемежающееся с рыками из его горла, и со стонами из ее груди, заполнили комнату, погружающуюся в сумерки вместе с улицами за окном.
Марьяна целовала его так, словно пыталась насладиться, насытиться, напиться, на долгие годы вперед, и за долгие годы назад, когда она ждала…ошеломительного, мощного, яркого, взрывного… Страсти? Желания? Любви? Сейчас, в его руках, под его губами, это не важно, и, совсем не…
Влад прикоснулся пальцами к ее лобку. А куда делись трусики?… Но все мысли улетучились. Пшик и нет их… А есть острое наслаждение, когда палец скользнул по набухшему клитору, затеребил его, сжал между пальцами, потянул, опять-таки с мастерством виртуоза, выбивая из ее уст именно те стоны, которые хотел услышать.
Каждую ночь хотел …
Марьяна пронзительно закричала, когда Влад погрузил в нее сразу два пальца. Движение ни капли не аккуратное, не бережное, не давая привыкнуть, так сразу, на таран, пробиваясь во влажную упругость мышц, размазывая ее смазку по пальцам. Пока его губы, горячие и сухие, впиваются в ее выгнутую шею, захватывают, сосут, кусают. Вытаскивая пальцы из нее и вновь погружая, все фаланги, до конца, до упора. Повибрировать внутри, чтобы она истекла на его ладонь и кричала, вторя его хриплому рваному дыханию, откинув голову и задыхаясь от ощущений, острых и болезненных…
— Влад, какого хрена?!
Пронзительный визг, который ворвался в плотный воздух комнаты, разрезал, раскрошил на мелкие частицы, разделил ее и его.
Влад повернулся, закрывая собой Марьяну, жалкую и съёжившуюся на столе, придавленная великолепным взлетом под собственный высокий стон и сокрушительным падением под громкий визг незнакомки.
— Ксения, иди в машину.
Но девчонка не унималась, пытаясь пробраться к Марьяне, но Влад схватил ее за локти и вытолкнул из комнаты, не давая подойти ближе.
— В машину, я сказал! — процедил он белыми губами. Девушка что-то кричала и топала ногами за дверью, пока Влад стоял, прислонившись пылающим лбом к двери, дрожа всем телом.
Не так.
Все пошло не так.
Потерял. Контроль, выдержку, себя.
Марьяна выпрямилась на столе, отдёрнула юбку, увидела на полу свои разорванные трусики. Зажмурила глаза и вновь их распахнула. Посмотрела в широкую спину Влада и увидела под тонкой футболкой напряжение мышц.
— Убирайся, — процедила сквозь зубы. — И больше никогда не смей подходить ко мне. Мне противно, что ты прикасаешься ко мне после потрахушек со всякой швалью. Исчезни с глаз долой.