Укрощение
Шрифт:
— Конечно, — кивнула секретарь. — Посмотрим, что мне удастся выяснить.
— Тогда, вероятно, тот взлом все же не был взломом, — проворчал Флюгаре.
— Да уж, Юнас мог сообщить в полицию, чтобы отвести от себя подозрения на случай, если Виктория разыщется, — согласился Патрик. — Однако помимо большого вопроса об алиби, есть еще целый ряд вопросов. Как он мог увезти девушек, когда в машине сидели Молли и Марта? А еще где он держал своих жертв взаперти и где они сейчас?
— Возможно, там же, где Молли и Марта, — проговорил Мартин. — Допустим, они узнали, чем он занимается.
Патрик кивнул:
— Вполне вероятно. Мы должны снова осмотреть их дом и весь двор. Учитывая, где появилась Виктория, ее могли держать взаперти именно там. Нам придется поехать туда снова.
— А не лучше ли подождать согласия прокурора на обыск? — спросил Йоста.
— Ты прав, но у нас нет на это времени, — развел руками Хедстрём. — Жизнь Молли и Марты может быть в опасности.
Он подошел к Эрике и посмотрел на нее долгим взглядом, а потом потянулся вперед и поцеловал ее долгим поцелуем, не заботясь о взглядах других:
— Отлично сработано, моя дорогая!
Пустыми глазами смотрела Хельга в окно с пассажирского сиденья машины. За окном начиналось нечто похожее на настоящий шторм — как в былые времена.
— Что мы теперь будем делать? — спросила она.
Юнас промолчал, но она и не ожидала от него никакого ответа.
— Что я сделала не так? — проговорила она, повернувшись к нему. — Я возлагала на тебя такие большие надежды!
Из-за погодных условий ее сыну приходилось обращать все внимание на дорогу, поэтому он ответил, не взглянув на нее:
— Ты все сделала правильно.
Ответ должен был бы порадовать фру Перссон или по крайней мере успокоить ее. Но вместо этого она еще больше встревожилась. Что она должна была бы сделать, если бы обо всем знала?
— Ты ничего не могла сделать, — сказал водитель, словно читая ее мысли. — Я не такой, как ты. Я не такой, как все. Я… особенный.
В его голосе не слышалось никаких чувств, и пожилая женщина содрогнулась:
— Я любила тебя. Надеюсь, ты это понимаешь. Я люблю тебя до сих пор.
— Знаю, — спокойно ответил ветеринар, подаваясь вперед и высматривая что-то за лобовым стеклом, среди тьмы и метели.
— Ты счастлив? — спросила вдруг его мать.
Она сама удивилась, откуда взялся этот вопрос, но он был искренним. Был ли ее сын счастлив?
— Ну, до сих пор жизнь у меня была лучше, чем у большинства людей, — отозвался Юнас.
От его улыбки у Хельги по коже пробежали мурашки. Но так наверняка и было. Жизнь у него была лучше, чем у нее. Она всегда жила, задавленная страхом перед той правдой, которую отказывалась видеть.
— Может быть, дело обстоит иначе — мы правы, а ты не права? — добавил Перссон.
Пассажирка не поняла до конца, что он имел в виду, и некоторое время размышляла над его словами. Но затем, поняв, о чем идет речь, она загрустила:
— Нет, Юнас, не думаю, чтобы я ошибалась.
— Почему? Ведь теперь ты доказала, что мы совсем не такие разные.
При этой мысли лицо у старой женщины перекосилось, и она приготовилась защищаться от той правды, которая содержалась в словах ее сына.
— То, что мать защищает свое дитя, — самый основополагающий инстинкт на свете. Нет ничего более естественного. А все остальное… ненормально.
— Правда? — Впервые за все время поездки ветеринар взглянул на нее. — Не могу с тобой согласиться.
— Ты не можешь просто сказать, что мы будем делать, когда доберемся до места? — спросила Хельга.
Она пыталась понять, как далеко им еще ехать, но из-за тьмы и метели это не представлялось возможным.
— Увидишь, когда мы приедем, — ответил Юнас. За окнами машины продолжал падать снег.
Домой Эрика пришла в отвратительном настроении. Радость писательницы по поводу того, что она помогла сдвинуть расследование с мертвой точки, немедленно сменилась разочарованием, когда ее не взяли с собой на ферму Юнаса и Марты. Она всеми правдами и неправдами пыталась уговорить Патрика, но он был тверд, как гранитная скала, и ей оставалось лишь подчиниться и уехать домой. Теперь она будет лежать всю ночь без сна, недоумевая, что же там происходит.
Навстречу ей из гостиной вышла Анна.
— Ну что, как дети? — начала было Фальк, но вдруг остановилась на полуслове. — Какой у тебя радостный вид! Что-нибудь случилось?
— Да, Дан приходил сюда, — ответила ее сестра. — Спасибо тебе, дорогая, что ты поговорила с ним! — Она натянула куртку и засунула ноги в ботинки. — Думаю, теперь все будет хорошо. Остальное расскажу завтра.
Поцеловав Эрику в щеку, Анна вышла на улицу, где бушевала непогода.
— Поезжай осторожно, там очень скользко! — крикнула писательница ей вслед и поскорее закрыла дверь, чтобы в дом не намело снегу.
Остановившись в холле, она улыбнулась сама себе. А вдруг жизнь у сестры наконец-то наладится? Думая о Дане и Анне, Фальк поднялась в спальню, чтобы взять кофту. Затем она заглянула к детям. Все трое крепко спали, и хозяйка дома двинулась дальше в кабинет, где долго стояла у стены, глядя на карту. На самом деле давно пора было идти ложиться, но синие отметки дразнили ее. Женщина готова была поклясться, что они как-то взаимосвязаны со всем остальным — осталось только выяснить, каким образом. Почему Лайла хранила вырезки про исчезновение девушек? Какова была ее привязка ко всему этому? И как получилось, что у Ингелы Эрикссон и Виктории оказались одинаковые повреждения? Так много было зацепок, но писательницу не покидало чувство, что ответ находится где-то прямо перед ней — только надо уметь его увидеть.