Укрощенный кентавр

Кертис Мелани

— Между тобою и Джоном не все гладко, — закончила за нее сестра.

Близнецы всегда чувствуют друг друга. Лиза и Кристина с младенчества были настроены на одну волну.

— Решено. Бери билет на ближайший рейс. Мы все страшно по тебе соскучились. Особенно малышка.

— Вот повешу трубку и сразу же закажу билет, — с благодарностью сказала Лиза. — Но скажи, ты уверена, что Николя не будет возражать? Он, наверное, страшно занят. Такая ответственность… Он, считай, заново поднимает дело. В одиночку. Может, не стоит вешать на него еще и родственников?

— Ерунда.

Это ведь не внезапное решение. Подготовка велась уже давно. Потом, вспомни: ведь он сам распорядился устроить для тебя в замке постоянные апартаменты. А мой муж никогда не делает того, чего не хочет сам. Уж ты мне поверь.

— Совершенно верно, — послышался в трубке мужской голос с непередаваемым французским акцентом. — Кроме того, я твой вечный должник, Лиза. Ведь если бы не ты, я никогда не встретил бы Кристину. Тебе я обязан своим счастьем, Лиза. Прошу тебя, позвони сразу, когда узнаешь номер рейса. Мы тебя встретим.

Слезы побежали по щекам Лизы, так она была растрогана.

— Спасибо вам, — прошептала она. — Я так вас люблю. Спасибо. Увидимся.

— Судя по фотографиям, он и раньше был красавчиком, — услышал Крис из-за двери. — А сейчас он само совершенство. Только тяжело на белом свете человеку, в котором уживаются все демоны ада…

Крис, который считал минуты до прихода своего друга Барта, ухмыльнулся. Совершенство, подумать только. Красавчик.

Пока он валялся на больничной койке, его время от времени навещали. Приятели, коллеги по киношному делу и старые подружки. Целых два месяца. Но Крис никого не принимал. Один только Барт, старинный друг отца, стал для него настоящей отдушиной в замкнутом мирке больничной палаты. Верный старина Барт.

Ухаживали за ним монахини. И тот голос, что заклеймил его как совершенство, принадлежал сестре Франциске. Причем у него было сильное подозрение, что она нарочно произнесла эти слова так громко и отчетливо. Специально, чтобы он услышал.

Два месяца она вела настоящую войну с его демонами. К несчастью, она оказалась не настолько сильным психотерапевтом, чтобы пробиться к его внутреннему миру. Чтобы заглянуть за фасад и прикоснуться к душе. К его измученной душе.

Он развлекался тем, что поддразнивал ее, как только она предпринимала попытку провести с ним душеспасительную беседу. Сестре Франциске с колоссальным трудом удавалось удерживать себя в рамках христианского всепрощения.

— Спокойно, спокойно, сестра, — говорил он. — Вы должны являть собою образец смирения. Тогда грешники сами к вам потянутся, помяните мое слово.

И посмеивался, когда она сжимала губы в ниточку, а глаза ее сверкали за стеклами очков совсем не по-христиански.

— Вы невыносимы, — цедила она и принималась истово креститься.

— Это точно, — хохотал Крис. — То же самое говорили мне десятки женщин, согревавшие мою холодную постель. В тех же самых выражениях!

Уходя с дежурства, она неукоснительно проводила беседу с молодыми

монахинями, которые оставались с Крисом. О содержании этих бесед Крис мог только догадываться. Она зря волновалась. К монахиням он относился с уважением.

Правда, после шести недель на больничной койке, после нескольких пластических операций, во время которых ему пересадили лоскут кожи с внутренней стороны бедра на лоб и висок, после всего этого единственное, о чем он мог думать, — это о том, что уже шесть недель не видел настоящей женщины.

— Шесть недель, — капризным голосом пожаловался он сестре Франциске. — Шесть недель без женщины! Это пытка для здорового мужчины. Я скоро сбегу отсюда, завернувшись в больничную простыню!

Сестра Франциска строго взглянула на него поверх очков.

— Вы не здоровый мужчина. Вы пациент. Впрочем, рада сообщить вам, что Господь, видимо, внял молитвам о вашем здравии.

— А я думал, Господь не слушает невозможных грешников, — ухмыльнулся Крис.

— В вашем случае он смилостивился, — ответила монашка. — Ведь это были не ваши молитвы. Он услышал молитвы ваших сиделок, которые, борясь с искушением, проводили долгие часы на коленях, прежде чем войти в вашу палату. Завтра вас выпишут, мистер Гарди.

Сердце его бешено забилось. Он на секунду закрыл глаза.

— Я думала, новость порадует вас, — словно издалека услышал он голос монахини.

— Так и есть. — Голос его почему-то звучал хрипло и сдавленно. — Впервые я рад тому, что вы нарушили мое уединение. Скажите, а вы будете здесь завтра? Чтобы убедиться, что грешник оставил наконец этот приют ангелов?

— Боюсь, что нет. Эти недели были столь тяжким испытанием, что, сложив с себя этот крест, я должна немедленно удалиться на отдых.

— Простите мое любопытство, сестра. А куда именно удаляются на отдых благочестивые сестры?

— Это вас не касается, мистер Гарди. Впрочем, вы все равно узнаете, если захотите. Чтобы избавить других сестер от вашего назойливого внимания, скажу: я еду в монастырь святой Патриции. Там хорошая библиотека, и я займусь чтением.

Крис радостно захихикал.

— А я слышал, вы последовательница учения Фомы Аквинского. Работаете в больнице, молитесь, в отпуске читаете благочестивые книги. А знаете, я и сам приверженец его учения.

Сестра поджала губы.

— Это меня совсем не удивляет. Как и Фома Аквинский, вы достаточно покуролесили в юности.

Крис засмеялся.

— В точку попали, сестра. Вы будете удивлены, но могу похвастаться: я даже и в тюрьме сидел.

— Нет, я ничуть не удивлена, — невозмутимо ответила сестра. — К сожалению, на этом ваше сходство со святым заканчивается. Его грехи привели его к возрождению души.

— А откуда вам знать, что мои грехи привели меня куда-то еще? — Он назидательно поднял палец. — Не судите о книге по ее обложке, сестра. Это не по-христиански.

Сестра вздохнула.

— Именно обложка привела вас на путь греха, мистер Гарди.