Укротитель Хаоса на полставки
Шрифт:
Змея и впрямь имела с десяток, а может и больше, голов. Она медленно поднималась из воды. К чему спешка? Даже столь крохотный мозг в каждой из ее черепушек явно соображал: бежать нам с аспирантом некуда, а значит, она сегодня все же отобедает человечинкой.
– Давай же, – шептал Бранов, оглядываясь по сторонам, словно подзадоривая чудище. – Давай!
Первый бросок. Аспирант оттолкнул меня в сторону, и змеиная челюсть вновь сомкнулась на пучке травы. Откинувшись, тварь снова принялась шипеть и раскачивать головами.
Расстелившись на земле и оцепенев от ужаса, я наблюдала, как головы устремляются то в мою сторону, то в сторону препода, но бросаться не решаются. То ли тварь просто развлекалась, то ли ждала, когда каждую клеточку тела ее жертв заполнит страх. Может, мясо, пропитанное страхом, вкуснее?
Никогда об этом не думала.
– Маша, замри! Замри на месте!
Но я все пятилась и пятилась, елозя задом по земле, а часть голов на длиннющих шеях угрожающе замерла, целясь. Тварь выбирала жертву, а значит, и впрямь стоило замереть, чтобы не привлекать к себе внимание, вот только страх во мне драл глотку куда громче голоса рассудка, едва шепчущего увещевания.
Жалобно скуля и толкаясь ногами, я сдавала и сдавала назад до тех пор, пока рука, угодив меж кочек, не погрязла в жиже почти до плеча. Себя не помня, я с визгом вскочила и тут же, под гневные ругательства препода, застыла в полусогнутом положении. Бесчисленное множество глаз, так похожих на теннисные шары, уставилось на меня. Змеиные рты больше не разевались. Лишь раздвоенные язычки трепетали все с тем же «тшшш» и пробовали воздух, пропитанный моим страхом, на вкус.
Аспирант, выругавшись, тоже вскочил и принялся орать, размахивая телефоном, чтобы дать мне время. Хоть еще немножечко времени, чтобы улизнуть. Но тварь явно учуяла, что я наконец промариновалась, а значит… Bon Appetit!
Хотелось в обморок грохнуться, чтобы не знать, насколько это больно, когда в тебя вонзаются сотни зубов разом. Вот только провалами в сознании меня жизнь не баловала. В обмороке я ни разу не была и, похоже, возможности попробовать подобное дамское развлечение больше и не представится.
– Нет, нет, – зажмурилась я, молясь всем богам, когда в ту самую секунду раздался пронзительный свист, а за ним и возмущенное шипение.
Я уставилась на нервно дергающуюся всем телом змею.
– Маша! – Бранов подскочил ко мне, ощупывая онемевшие руки-ноги. – Живая?
Живая ли? Сама не знала. Однако если раньше и были некоторые сомнения, что от страха можно концы отдать, то теперь… Да у меня едва сердце в груди не встало!
Вновь свист, а за ним и сияющая, будто угли, полоса пронеслась мимо, угодив в болото. Шипело это нечто в воде, издавая клубы пара, похлеще змеи.
– Еще немного, Маша, – причитал аспирант, размахивая перед собой рукой. – Сейчас найду. Уже чуть-чуть!
Очередная порция света и свиста, и змея зло завизжала, аки сирена. Взметнувшаяся волна окатила нас с аспирантом с головы до ног, а нехило разозленная тварь уже устремилась прочь, готовясь напасть на обидчика, очевидно, куда серьезнее, чем мы.
– Да ладно… – выпучилась я на огромного, плечистого мужчину чуть поодаль. – Да ладно! Да быть такого…
Факельное пламя с лихвой освещало метателя светящихся стрел. Он был огромен и до того мускулист, что сравнение с греческим богом само собой возникло. На плечах у «бога» расположилась львиная шкура.
Правда, образ мужчины то и дело, словно в потоке горячего воздуха, трепетал. Будто бы нас с ним разделяла едва осязаемая стена, похожая на целлофановую пленку.
– Да! Наконец-то!
Аспирант сгреб меня в охапку и бросился вперед, прямиком к той самой чудной полупрозрачной перегородке. Полный ликования Брановский крик заглушил и вопль мужчины в львиной шкуре, и звук падения первой из множества голов болотного чудовища.
Уже знакомое золотистое сияние, и я, снова задыхаясь, вцепилась в Бранова. Секунда, и мы оба вповалку лежим прямо на полу кафедры истории в нашем родном университете.
Аспирант тут же принялся тщательно ощупывать мои руки-ноги.
– Ты не ранена? Ничего не сломано?
Ну и глазищи у него! От волнения они кажутся еще огромнее и чернее.
– Нет, – помотала я головой. – Цела, кажется.
Бранов издал стон облегчения и ободряюще потрепал меня по плечу. Поднялся, тяжело дыша, огляделся. Как и прежде, на кафедре ни души. Убедившись, что свидетелей нет, аспирант протяжно застонал и плюхнулся на стул. Улыбка облегчения поползла по его губам.
Я же, ошеломленно моргая, все продолжала сидеть на полу в луже болотной воды, все еще льющейся с меня в три ручья. Сомнений в том, что сейчас произошло, у меня не было.
– Это что, – тупо уставилась я на «Героев Эллады», чудом возникших в руках аспиранта, – это был он? Это…
Я перевела взгляд на свою книжку, поднятую кем-то с пола и теперь сиротливо лежащую на краешке стола. Обложка была целой. Никаких следов горения.
Да что за чертовщина?
– Что с нами произошло?
Улыбка на губах Бранова медленно угасла, заменившись протяжным вздохом и целым брейк-дансом эмоций на лице: осознание, тревога, злость.
Я поерзала. Раз ответа не последовало, значит, позволю себе задать еще один вопрос.
– Неужели мы с вами только что…?
Я нервно засмеялась. Попыталась подняться, но коленки тряслись, и зад от пола я сумела оторвать, лишь зацепившись за кромку стола. Бранов тоже поднялся.
Нащупав стул, я уселась и снова засмеялась. Нужно прекращать, иначе смех перейдет в неконтролируемую истерику, а там и до слез рукой подать.
– Мы что, в книге побывали? Это был Геракл? Точно. Черт побери! Это же был…
– Встала и вышла вон.
Хохотнув, я уставилась на аспиранта. Шутит? Нет. Какой уж там. Лицо до того серьезное… разве что кирпича не просит.