Укротитель Медузы горгоны
Шрифт:
Лариса бесцеремонно показала пальцем на Ольгу.
– Она на меня кричит!
– Таткина, ты охренела? – загремел Лев Яковлевич.
Лицо костюмерши пошло красными пятнами. Она попыталась что-то сказать, но смогла лишь издать нечленораздельное мычание.
Лариса по-хозяйски села в кресло.
– Нечего немой прикидываться. Ты здорово болтать умеешь. И что я сперла?
Таткина медленно сделала вдох. Мне неожиданно стало жаль Ольгу. Да, она напала на меня, наговорила гадостей, но, похоже, Ольга сильно нервничает и от этого закатывает истерики.
– Эй, ты язык
– У актрисы в ушах бриллиантовые серьги Розалии Марковны, – внесла я ясность в ситуацию. – Мы с Олей думали, что они пропали, обшарили гримерку, очень расстроились, и тут вошла Лариса именно с этими подвесками.
– Бриллианты? – изумилась девица. – Я полагала, что это ерундовые стекляшки. У зеркала куча барахла валяется.
– Нет, эти серьги – большая ценность, – возразила я, – пожалуйста, верните их. Лев Яковлевич, вы можете до возвращения Глаголевой положить серьги в сейф?
– Нет, нет, отдайте их хозяйке, – напрягся Обоймов, – не желаю нести ответственность за чужие вещи. И Розалия Марковна к нам уже не вернется.
Мне стало зябко.
– Она умерла?
– Нет, пришла в сознание, и врачи полагают, что она оправится, – сообщил Обоймов. – Но ей теперь надо думать о здоровье, а не о сцене. Познакомьтесь, перед вами Лариса Лагина, новая прима «Небес». Сегодня зал аплодировал Ларочке стоя. Она наша спасительница, светлый ангел.
– Значит, Розалию Марковну вы увольняете? – уточнила я. – Но разве можно прогнать с работы человека, который угодил в больницу? И что будет с нашим проектом? Французская сторона утвердила Глаголеву. Новая исполнительница может парижанам не понравиться.
– Лев Яковлевич! – подпрыгнула Лариса. – Это еще кто такая? Ваша ассистентка?
– Степанида Козлова, ведущий визажист фирмы «Бак», генерального спонсора наших предстоящих французских гастролей, – представил меня режиссер.
Когда произносят «генеральный спонсор», это означает, что есть еще и другие, не главные вливатели денег. И слова «французские гастроли» совсем не точно отражают суть дела. Зато как красиво звучат! Я усмехнулась.
– И, кстати, о поездке в Париж. У нас готовы визы, куплены билеты. Если вы решили избавиться от Розалии Марковны, то я обязана поставить об этом в известность Романа Глебовича. Звягину придется переделывать документы, что стоит денег.
Лев Яковлевич взял меня под руку.
– Степанида, давайте не гнать волну. Дней десять у нас в запасе есть?
– Думаю, да, – кивнула я.
Хозяин театра потер пухлые, как оладьи, ладошки.
– Чудесно. Посмотрим на состояние Розы, и если оно станет удовлетворительным, то… О! Нет!
Лев Яковлевич отскочил от меня.
– Старая карга испортит весь спектакль. Глаголева прогоревшее полено, а Лариса яркий огонь. Я побеседую с Романом Глебовичем, он заинтересован в успехе наших гастролей. «Баку» нужны благожелательные отзывы в прессе, а не статьи под названием «Русская Джульетта развалилась на сцене от дряхлости». И я задумал постановку «Отелло»!
Таткина вздрогнула и затряслась как кошка, попавшая под снег.
Мне стало жаль костюмершу. Похоже, нервы у нее ни к черту.
– Будет гениальный спектакль! – вещал Обоймов. – И у тебя, Оля, там есть роль. Хорошая, полноценная. Надеюсь, ты перестанешь бояться сцены, преодолеешь страх. Вот у Розалии Марковны нет никаких комплексов, вынудила меня дать ей роль Дездемоны. Господи, с Глаголевой спорить невозможно! Но теперь-то, слава богу, все уладилось. Дездемоной у нас будет Ларочка. И в Париж полетит она же. Все, точка!
Я спокойно наблюдала за Обоймовым. Ну, решать в данном случае будет Роман. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Однако Лариса сумела оседлать птицу удачи. О таких случаях любят рассказывать в кино: никому не известная молоденькая актрисуля подменяет внезапно заболевшую приму и, опля, занимает нагретое примадонной место на троне.
– Таткина! – заорал Обоймов.
Ольга съежилась.
– Да, Лев Яковлевич.
– Возьми дурацкие серьги и отдай их Розе, – приказал хозяин. – И вообще, собери в уборной ее шмотки, сложи… э… куда хочешь, и отволоки Глаголевой. Ларонька, ангел мой, выньте из ушек подвески.
– И совсем эти камни не похожи на бриллианты, – поморщилась девица, протягивая Таткиной серьги, – слишком блестючие.
– Лев Яковлевич, – пробормотала Оля, – я не могу.
– О чем ты? – заморгал Обоймов.
– Ну… сережки, вещи, – начала путано объяснять Таткина. – Розалия Марковна не самый приятный в общении человек, но театр для нее… как еда… как воздух. Вы не можете Глаголеву уволить. Она умрет.
Лариса надула губы, однако промолчала. Зато Обоймов разразился пламенной речью:
– Ольга! Напоминаю, если ты забыла: я владелец и идейный вдохновитель театра, поэтому имею право вести дела, как считаю нужным. Изволь освободить гримерку Глаголевой для новой примы. Это, пока ты не стала актрисой, твоя прямая обязанность. Ларочка, дорогая, пойдемте, нам надо поговорить о договоре.
Девица бабочкой выпорхнула в коридор, Обоймов последовал за ней.
– Вот индюк, – горько произнесла Таткина. – И ведь знает, кто я такая!
– И кто же ты такая? – удивилась я.
Оля осеклась, затем угрюмо заявила:
– Да никто, обычная баба, мечтающая стать актрисой. Я не могу войти к Розалии в палату со словами: «Вас уволили, вот ваше шмотье из театра», а потом засунуть сумку под кровать и уйти. Терпеть не могу Глаголеву, но сделать такое… это уж слишком.
Я показала рукой на пластиковую фигурку оленя, на рогах которого висело колечко с ключами.
– Они от квартиры Розалии Марковны. Можно отвезти ее вещи туда. Глаголеву, наверное, пару недель продержат в клинике, а я пока поговорю с Романом Глебовичем. Вероятно, Звягин сможет образумить Обоймова. И нужно попросить Софью Борисовну, пусть она втолкует Льву Яковлевичу, что если он вот так нагло вытурит актрису, та подаст в суд. Вроде режиссер прислушивается к словам Иратовой.