Укус хаски (сборник)
Шрифт:
Блиндаж у села Зоринские Дворы неподалёку от шоссе Курск-Обоянь служил передовым командным пунктом штаба танковой армии, а после совещания у командующего фронтом – ещё и импровизированной генеральской столовой.
Катуков на правах хозяина налил по чуть-чуть. По поводу еврейства объяснил:
– Ватутин любит пошутить, побалагурить. К месту и без. Вот прицепился к моему отчеству – Ефимович. Говорит, что Ефим – еврейское имя. Отвечаю ему, у русских оно тоже распространённое, старое. Монета ж была такая – ефимок. Ватутин гогочет: ну точно еврей, раз названием монеты человека окрестили. Его в чём-то убедить, коль вбил в голову, совсем невозможно. Давайте ещё по одной. Бери, Семён Моисеевич. Немцы начнут, тогда не сможем посидеть вот так, спокойно.
Что называется, вздрогнули. Катуков ощутил – огненный спиртовой комок провалился от глотки внутрь организма, обещая расслабление взведённым нервам. Шалин достал немецкий штык-нож и всадил остриё в крышку банки с американской консервой.
– С наступлением он тоже вбил в голову? – на этот раз тон Кривошеина был серьёзен.
– Вы же слышали оба… Харьков – это какой-то проклятый город для нас. В сорок первом, осенью, Харьков держали – не отстояли, сколько народу полегло! В сорок втором наступали на Харьков – катастрофа произошла, натуральная, это после неё немцы рванули к Ростову и дальше, на Волгу и Кавказ. После Сталинграда Ватутину показалось – теперь море по колено. Аккурат у Харькова его и осадили. Твою мать… сейчас ему снова свербит – при первой возможности контратакуем и наступаем на Харьков впереди собственного визга. Помните, Жуков приезжал? Докладывал план Ставки – измотать эшелонированной обороной и только тогда наступать, беречь резервы, не вводить их в бой раньше времени.
– Не один Ватутин решает, – вставил Шалин. – Переход от обороны к наступлению Ставка утверждает. Представитель Ставки у нас – Василевский. Он мужик основательный.
– Основательный… – Кривошеин печально вздохнул. – А Ватутин – хитрый. Я же сколько в Москве ошивался, знаю, как решения принимаются – на основании доклада. Человека командовать фронтом запросто так не поставят, значит, Верховный Ватутину по-прежнему верит, за прежние заслуги ценит. И доложит наш комфронта, что фриц за день-два выдохся, пантеры-фердинанды свои растерял, самое время гнать его в хвост и в гриву, пока не очухался. Ой вей… Ну, Ватутину на месте виднее, скажут в Москве. Давай наступай. Добывай победу. А наступление получится по тем же граблям, что и раньше.
– Сёма, ты пессимист. Гляди на вещи шире. Чтобы хоть заикнуться о наступлении, надо Манштейна остановить. У него три танковых корпуса перед Обоянью, каждый – больше моей танковой армии.
– Ну, Гудериана же ты остановил. – Кривошеин выпил, поэтому набрался смелости подковырнуть командира: – Даже книжку выпустил с гордым названием «Как я бил Гудериана».
– Заткнись, трепло! – не на шутку разозлился Катуков. – Писаки из Главного политуправления её сочинили, больше для поддержания морального духа. Меня, конечно, расспрашивали, записывали…
– Слушали, да не слышали, – поддакнул Шалин. Его плотные крестьянские губы лоснились от жира. Утерев их тряпицей, заменившей носовой платок и салфетку, генерал плеснул спирта Кривошеину, Катукову и себе. Разбавлять «огненную воду» обычной водой считалось не по-мужски.
Командарм чуть успокоился и продолжил:
– Гудериан от самой границы наступал, с боями, с мизером пополнений. От Орла на нас пёрла единственная дивизия, потрёпанная, танков – вряд ли треть осталась. И выбили нас, выдавили корпус Лелюшенко из Мценска, половину моей бригады уничтожили, другую бригаду – подчистую, до последнего танка, их комбриг застрелился. Так что твой друг Гудериан не лыком шит.
– Тоже мне друг… – отмахнулся Кривошеин. Свою историю общения с нацистом он уже сто раз рассказывал и в кругу друзей, и под роспись на протоколе. – Виделись один раз в Бресте, он как во мне еврея учуял, враз морду в сторону отвернул. Гутн таг, герр генерал, а пятерню за спину прячет, чтоб руку не жать. Потом войска встретились – наши входили в город, фрицы убирались прочь. Нас сфотографировали, и орёл из особого отдела мне фотку из немецкой газеты показывает: Гудериан с Кривошеиным вместе принимают парад победителей на улицах покорённого Бреста… Какой, к бениной маме, парад, если даже на снимке видно – войска в походном строю! На параде разве так всё это выглядит?!
– Не отмоешься, Сёма. Но в следующий раз, если друга-Гудериана встретишь, передай ему мою книжку на память. С автографом. – Катуков проигнорировал возмущённые жесты Кривошеина. – Миша, кончай жрать. Убери со стола и прикажи нести карту. Надо кое-чего обмозговать. Сёма, что бы ты предпринял на месте Манштейна?
– Нащупал слабину в обороне, кинул туда силёнок побольше, пробил дыру и запустил в наши тылы танковые дивизии.
– Двоешник ты, Сёма. Так бы Гудериан поступил. Вспомни Манштейна на Дону. Или раньше, в Крыму. У него почерк какой?
– Бьёт танками как кувалдой, – опередил Шалин, расстилая карту, плотно испещрённую красными и синими значками. – Стремится снести всё перед собой.
– Вот, мой начштаб истину глаголет. Ввинчиваться в оборону бессмысленно. Эшелонированная она. Танки окажутся зажатыми между нашими линиями. Я тоже думаю – ударит в лоб со всей дури, пустит тяжёлую технику впереди. На психику надавит, чтоб мы побежали. А на первую линию Ватутин поставил 6-ю гвардейскую армию, у них танков мало. Да и противотанковой артиллерии не хватает. Пехота, царица полей с противотанковыми ружьями. Чую, наша вторая линия очень быстро вступит в бой.
– Если в лоб, то немец выйдет прямо в меня, – палец Кривошеина уткнулся в карту у деревеньки Яковлево. – Дорога Белгород – Курск и равнина вокруг именно к такому решению его подтолкнёт. Речки, балки, холмы, леса – места вроде как много, но развернуться негде.
– А если выстоишь, Сёма, точнее – когда выстоишь, куда ж тебе деться, фельдмаршал в обход двинется.
– Вот опасное место, заманчивое, но узкое, – опытный в чтении карты Шалин показал на пятно чуть восточнее красного овала, показавшего дислокацию корпуса Кривошеина. – Под Прохоровкой, между железнодорожной станцией и излучиной реки. Если нам с немцами в этом бутылочном горлышке придётся столкнуться, победит тот, кто закрепится в узости. За нашим левым соседом придётся приглядывать. Стоит Манштейну взять Прохоровку, наш левый фланг – голый.
– А Ватутин прикажет наступать, – вернул разговор к началу Кривошеин. – И ведь нельзя не наступать, если соседи двинули. Или у них фланги останутся голые.
– Значит, свяжусь с ними и аккуратно договорюсь бросаться в атаку без лишней спешки, – кивнул Катуков. – Иначе – здравствуй, очередной Харьков. А пока, Сёма, вкапывай танки по башню. Гетмана я уже предупредил. Михаил, проверь, как он исполнил.
Андрею Гетману, командовавшему 6-м танковым корпусом, Катуков доверял меньше. Ещё один корпус за номером тридцать первым в армии только формировался.