Улей 2
Шрифт:
— Я же говорю, ты извращенец, — смеется Ева.
Поймав ее руки, Титов усаживает жену к себе на колени.
— Извращенцем я был бы, если бы хотел, чтобы ты была суперменом.
Ева смеется громче. Искренне и заразительно, Титов не сдерживает ответных эмоций. Скрутив ей руки, крепко целует в губы. Целует и целует. Не в силах остановиться.
Истерзал уже эти губы, но не насытился. Еще нет.
— Хочу сделать себе новую татуху на правом предплечье, — сообщает лежащей на его груди Еве чуть позже.
— Еще одну. Ну да, куча места зря гуляет, — зевнув, оглядывает его «исписанные»
— Русалочку, — смеясь, заявляет Титов.
— Очень круто, — произносит со всем скепсисом. — А если серьезно?
— Если серьезно… — выдыхает ей в волосы, приглушая голос до интимного умиротворенного шепота. — Живет на свете одна девочка. Не принцесса и не русалочка, хотя заплыв у нас с ней самый фантастический был: не на жизнь, а на смерть. Сильная и красивая моя девочка, — у Евы мурашки идут по коже от его слов и голоса. Неосознанно стискивая пальцами его ладонь, закрывает глаза, поэтому не видит, когда он касается пальцами своего предплечья. — Вот здесь. Качели, длинные волосы по ветру, взгляд вниз, ресницы на щеках, губы пухлые приоткрыты, руки с отчаянной силой сжимают прутья.
Выдохнув, Ева хрипло прочищает горло, но, когда заговаривает, голос все равно звучит низко и сипло:
— Пусть за спиной у этой девочки стоит парень. Руки его поверх ее рук.
— Договорились.
Несколько часов подряд лежат в тишине. На улице темнеет, сумерки прокрадываются в кабинет. Становится совсем темно, но они не двигаются, чтобы зажечь свет. Им и так хорошо.
— Хочешь, еще кое-что расскажу? — спрашивает Адам шепотом, будто решаясь доверить этой темноте свои самые сокровенные мысли.
— Давай.
— Ты будешь мамой, Эва.
У нее после этого непредвиденного заявления сердце каменеет в груди. Останавливается.
— Это и будет твоей работой двадцать четыре часа на семь.
Прислушиваясь к его тихому уверенному голосу, Ева не делает никаких попыток, чтобы возобновить свое дыхание. Сердце само решает. Заколотившись в безумном ритме, требует вдыхать в два раза чаще, чем в стабильно-нормальном физическом состоянии.
— С чего ты так решил? — не может не спросить. — Не знаю, хочу ли я вообще заводить детей.
— Я не решал. Мне сказал один человек, который все-все знает.
— Как это — все-все знает? — произносит завороженно, все еще боясь верить в эту сказку.
— Вот так бывает, Эва.
— И кто? Сын или дочь? — скрывая волнение, продолжает задавать наводящие вопросы.
— Дочка, — слышит в голосе Адама улыбку и сама улыбается. — Старуха сказала, с ее рождением вся наша придурь уйдет. Она будет такой чумовой! Ну, представь, наша смесь. Неудивительно же, правда? — протяжно выдыхает. Еве кажется, что его голос ломается, но она в этом не слишком уверена. — Машка, — все-таки с волнением произносит Титов.
Несмотря на то, что сердце девушки пускается в какие-то безумные отрывные пляски, следующий вопрос она задает недоверчиво.
— Имя тебе тоже назвали?
— Нет. Его я сам придумал. Звучит красиво — Титова Мария Адамовна.
— Машка, — с трепетом повторяет за ним Ева.
Это имя обжигают ей внутренности. Горячим выходит из горла. После него ничего
— Вокруг нее весь наш мир будет вращаться, — в его голосе появляются незнакомые мечтательные нотки. Сжимая руки поверх плеч Евы, прижимает ее спину крепче к своей груди. С улыбкой выдыхает прямо на ухо ей: — Только представь, маленький человечек. Моя и твоя девочка. Только наша. Наша Маша.
С плачем и дрожью втянув воздух, Ева закрывает ладонями лицо.
— Зачем ты все это сказал, Адам? Довел до слез…
Только плачет она в кои-то веки не от боли. От потрясающей мечты, которую в ней зажигают слова мужа. Все как будто окончательно встает на свои места. Цели обозначаются. Ожидание чуда так сильно и непреодолимо, волны дрожи по коже идут.
Адам мягко смеется, разворачивая Еву к себе лицом. И она, всхлипывая, утыкается лбом ему в шею.
— Так ты согласна на Машку? Года через два-три-четыре…
— Конечно, согласна, Титов, — говорит хрипло и сдавленно, но вызывающе уверенно. — Я теперь ее ждать буду. Каждый божий день.
Глава 64
День двести семьдесят пятый.
Время исцеляет. В совокупности с рядом других факторов это правило иногда работает. Проведя спокойную ночь в надежных руках любимого, легко вставать утром «с той ноги». Естественно улыбаться слепящему южному солнцу. В удовольствие подбирать одежду и наводить марафет под ритмы веселой музыки. Не для того, чтобы скрыть синяки и круги под глазами. Не для общества. Для души.
Хочется жить. Хочется быть красивой. Хочется быть здоровой.
Проснуться пораньше, чтобы позавтракать вместе с Адамом. Обсудить планы на день. Пошутить и посмеяться, растягивая трапезу дольше положенного.
Никакой овсянки на завтрак, но любую другую кашу с ягодами или на молоке — за милую душу. Умыкнуть прямо из сковороды парочку разжаренных пельменей у Терентия Дмитриевича. Сморщить нос, если Адам для себя выберет омлет. Навернуть крепкий и горячий кофе без сахара, но обязательно с молоком.
Миленькая девочка в коротенькой юбочке гуляет по улицам родного города. Загорелая. Стройная, но уже без болезненной худобы. Улыбчивая и беззаботная. Глаза светятся. Наматывает километры по истоптанным дорожкам местных достопримечательностей, не замечая никого вокруг.
Иногда компанию ей составляет Резнева. Взамен системной встречи в прохладном офисе, они гуляют вдвоем по заполненным туристами улочкам и между делом беседуют. Александра Александровна, конечно, пестрит яркими вещицами и делает приличную выручку встречным киоскам со сладостями и кофе. А с месяц назад, выкрасив волосы в синий цвет, она убежденно заявила, что почувствовала себя от этого еще более собранной и уравновешенной. Предложила и Титовой прислушаться к своему внутреннему «я», изменить что-то в себе. Но Ева, к счастью, на такие радикальные перемены не готова.