Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени
Шрифт:
Печенья из нашего офицерского доппайка.
ЭТОТ БЕЗДЕЛЬНИК АНДРЕАС
Каждый день, не исключая и выходных, ровно в шесть часов утра в одном из узких переулков, стекавшихся к улице Дамянич, ближе к городскому парку, там, где незаметно прятались жилища состоятельных венгров, отдельные особняки или четырех-пятиквартирные, богато отделанные дома, бесшумно открывалась широкая со вставными зеркальными окнами дверь подъезда. Портье, он же дворник, выходил на улицу, придерживая створку,
Элегантный господин в дорогом зимнем пальто, подбитом мехом, если стояло холодное время года, и в модном песочного цвета плаще-пыльнике, когда день обещал быть солнечным и теплым, почти всегда в солидном котелке с приподнятыми полями, подшитыми муаровой лентой, беззаботно помахивая зонтиком или гибкой тросточкой со вделанными в нее витыми узорами из белого металла, шагал не спеша по извилистым переулкам, с наслаждением вдыхая чистый, еще не насыщенный удушающими испарениями автомобилей воздух. В любое время года его путь лежал на юго-запад по направлению к главной транспортной артерии Будапешта — проспекту Андраши.
Но на площади Левельде, возле небольшого ухоженного скверика, путь элегантного седоватого господина резко отклонялся в сторону улицы Королевы Вильгельмины. Пройдя мимо знакомого часового, а их, сменявших друг друга, было всего шестеро, и господин знал в лицо каждого, он вежливо приподнимал свой несколько старомодный головной убор и заходил в уже открытый дворником подъезд под стеклянным куполом. Отпирал собственным ключом крохотную каморку под холлом, именовавшуюся кабинетом номер пятьдесят девять, и оказывался наконец в своих собственных служебных владениях.
Из так называемого кабинета, очень напоминавшего заурядный чулан, через несколько минут выходил похожий на красноармейца человек в выгоревшей добела, латаной-перелатаной гимнастерке без погон, в пилотке, такой же поношенной и несколько странно выглядевшей на его седых кудрявых волосах, в грубых кирзовых сапогах, впрочем всегда старательно начищенных почти до блеска.
Так же неспешно поднимался он по мраморной лестнице на широкую балюстраду, окаймлявшую холл, останавливался возле комнаты заместителя начальника отделения и, морщась от густого запаха дешевого одеколона, волнами наплывавшего из-за закрытой двери, смотрел на свои швейцарские часы «Докса», выжидая, когда большая стрелка подойдет к двенадцати, а малая укажет на семь. Именно в эту секунду он негромко стучал согнутым пальцем в дверь и провозглашал, став по стойке «смирно»:
— Доброе утро, господин майор! Военнопленный гефрайтер Троппауэр Андреас к исполнению ваших поручений готов!
Человек, так быстро, подобно герою знаменитого романа Роберта Стивенсона «Странная история мистера Джекиля и доктора Хайда», перевоплощавшийся из зажиточного обывателя в рядового военнопленного, и на самом деле был военнопленным, бывшим ефрейтором венгерской королевской армии Андреасом Троппауэром, больше известным в нашем отделе, с подачи крикливого и невоздержанного на язык майора Афанасьева, как «этот бездельник Андреас».
Примерно год с лишним назад, еще в период завершающих боев за Будапешт, на Втором Украинском фронте произошел забавный, стоивший нескольких звезд на погонах кое-кому из старших офицеров. случай, который потом, как водится, оброс целым ворохом вымышленных подробностей и стал известен всему фронту.
Дежурному по штабу фронта срочно потребовалось связаться с одной из армий. Он поручил это сделать своему расторопному помощнику — капитану, владевшему, между прочим, несколькими иностранными языками.
Тот, как и было принято, связался с армией по полевому телефону, но дежурный по штабу не ответил, и он приказал своему связисту отыскать там «хоть какую-нибудь живую душу».
Солдат потратил немало времени. До боли в руке накручивая ручку телефона, дозвонился наконец до «живой души», и тут же у него отвисла челюсть.
— Динстхабендер гефрайтер ам аппарат!
— Н-н-не по-русски отвечают, — доложил связист, округлив глаза, помощнику дежурного. — Должно, наши провода с фашистскими перепутались.
— Что они там, перепились? — перехватил трубку полевого телефонного аппарата дежурный. — Мать вашу так-перетак! Немедленно доложите по всей форме!
— Ферцайунг, их ферштее нур дойч, унгариш унд францезиш, вен зи волен,..
Короче, так. В походном клубе при втором эшелоне фронта крутили популярную киноленту «Два бойца», и все отправились на просмотр «стоющего» фильма. Дома осталось лишь несколько храпящих, смертельно уставших за день солдат и в качестве дежурного пленный, работавший здесь уже долгое время в типографии на немецком языке.
У помощника дежурного по штабу фронта хватило ума верно оценить ситуацию после того, как «гефрайтер» (ефрейтор по-русски) доложился, и строго, но внятно приказать на немецком языке:
— Разбудите сейчас же кого-нибудь из спящих и накрепко привяжите проводом к телефону. А сами мигом слетайте в клуб, отыщите там любого вашего офицера рангом повыше и передайте мой приказ немедленно позвонить в штаб фронта, — и добавил по-русски, обращаясь к дежурному связисту за неимением других слушателей: — Через час, понимаешь, менять дислокацию, а у них там черт знает что происходит!
Как гласят подробности, действительные или придуманные солдатской молвой, «гефрайтер» оказался весьма расторопным, и хотя по-русски не говорил, но понимал и мог объяснить жестами почти все. И проявил похвальную инициативу. Одного из шоферов, только что спавшего без задних ног, «привязал» к телефону, другого погнал на сеанс поднять по тревоге всех армейских любителей киноискусства. А остальных под собственным руководством заставил расставлять автомашины, свои и чужие, в обычном походном порядке.