Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени
Шрифт:
— «Лист».
— Значит, Ференц Лист... Интересно, я не знал... А «мука»?
— «Кин».
— Вот во что могут вылиться эти скороспелые самоделки... Знаете, старший лейтенант, мы с вами все равно сегодня эту проблему не решим. Уже третий час ночи. Давайте лучше на боковую. А на днях, обещаю вам, я переговорю с венской «Эстеррайхише цайтунг», с ее редактором полковником Лазаком. У них и средств побольше, и бумаги, и печатать в Вене куда дешевле. Еще сколько-то и для себя заработают...
С тем и разошлись.
А утром, когда я, злой и невыспавшийся, явился с запозданием к
Гуркин и его гость поели раньше меня. Проходя мимо, Гуркин задержался возле моего стула:
— Переоденьтесь в военную форму, захватите с собой планшетку — и ко мне. Только, пожалуйста, побыстрее, — и критически глянул на мою тарелку с горкой жареных рулетиков по-венгерски.
Подавальщица Илона знала мои аппетиты и не скупилась — все равно я пришел бы за добавкой. К ее удивлению, на тарелке оставалась еще добрая половина порции, когда я, дожевывая на ходу, стремглав кинулся к выходу из столовой. Настроение у меня поднималось, как ртутный столбик в термометре с закипающей водой. Почему-то я связал этот вызов к начальнику с вчерашней затянувшейся дискуссией и решил, что, подумав весь остаток ночи, Гуркин все-таки нашел способ помочь молодым венграм, жаждущим советских книг.
Но когда я, приведя себя в полный боевой, с планшеткой через плечо и пистолетом в кобуре, влетел к нему в кабинет, он окинул меня странно изучающим взглядом.
— «ТТ» можно с собой и не брать, все равно придется сдать на посту, так что лучше оставьте у меня. Остальное, кажется, в порядке. Сядете на «шкоду», поедете в ЦК, к товарищу Ракоши. Вот пакет, — и подал мне небольшой плоский прямоугольник, запечатанный в двух местах красным сургучом. — Вручите его товарищу Ракоши лично. Не через помощника, не через секретаря, а только лично, — подчеркнул он. — Пусть вскроет при вас, и оставайтесь с ним, пока будет читать. Затем снова уложите содержимое — несколько листов машинописи в пакет и мигом обратно. Если товарищ Ракоши захочет делать заметки, пожалуйста, но только на отдельном листе. Эти заметки — так скажите ему — он может отправить по своей линии. Все понятно?
— В основном. Неясно только, что в пакете.
— А это для вас пусть пока и останется неясным. Скажу только, чтобы была понятнее ситуация. Пакет привез в шесть утра военным самолетом из Праги тот товарищ, что сидел возле меня за завтраком. Теперь он отсыпается на кушетке в комнате Матьяша. А в три часа дня полетит с пакетом в Бухарест... Езжайте, не задерживайтесь! Товарищу Ракоши я позвоню.
Ртутный столбик стремительно пошел вниз — вода стала быстро остывать.
Минут через пятнадцать я был уже в здании ЦК Венгерской компартии недалеко от парламента, ломаными и вместе с тем воздушно-изящными линиями которого я не переставал любоваться, когда оказывался поблизости.
Ни у входа, ни внутри здания постовые
— К кому?
— К товарищу Ракоши. От подполковника Гуркина.
Полицейский разрешающе кивнул.
В приемной сидело человек десять: венгерские военные в высоких чинах, штатские, похоже, из комитатов [10] .
Я сразу подошел к помощнику первого секретаря, которого знал еще в военные годы:
10
Комитат — в Венгрии область.
— Привет, Дьюри! Мне к твоему хозяину. И очень срочно.
— Садись! Сейчас доложу.
Он вышел. Я остался стоять, оправил гимнастерку.
Дьюри вернулся:
— Товарищ Ракоши очень занят. Он просил передать, что нужно, через меня.
Такой поворот событий в полученные четкие инструкции никак не вписывался.
— Не пойдет! — категорически рубанул я. — У меня другое распоряжение. Только лично!
Дьюри в растерянности жевал нижнюю губу. Что-то его не устраивало.
— Хорошо, — произнес он не очень уверенно. — Попробую еще раз.
Слегка озадаченный, я стал ждать. «Что произошло? Почему Ракоши меня сразу не принял? Гуркин забыл позвонить? Исключено!.. Не дозвонился?»
Боковая дверь возле стола помощника отскочила с треском, будто ее с силой толкнули ногой. На пороге появился сам Ракоши, за ним высился Дьюри с кислой миной, видно, заработал нагоняй.
Ракоши я видел неоднократно, хотя лично знаком с ним не был. Он приезжал к нам в отделение, к Гуркину, когда я еще там не работал. А потом еще раз, уже не один, а вместе с другим секретарем ЦК Эрне Гере, частым нашим гостем. Как раз в это время я отвозил Зою в родильный дом.
Небольшого, можно даже сказать, маленького, почти карликового роста революционера мировой известности никак нельзя было назвать видным мужчиной. Крепыш с несоразмерно большой, яйцевидной формы лысой головой и миндалевидными темными глазами. Короткие крепкие ноги. Не по туловищу длинные руки с мощными кистями человека, с детства занимавшегося физическим трудом.
— Ви? — словно выстрелил, глядя прямо мне в глаза, раздраженно сжимая и разжимая увесистые кулаки.
Почему-то он был в ярости. Обычно присущее ему обаяние могучей силы воли и бурлящей энергии отступило на второй план перед непонятной вспышкой крайнего раздражения.
Я молчал. Что такое — «ви»? Констатация? Обвинение? Что можно ответить на такой странный вопрос?
— Ви? Я спрашиваю?
Ракоши хорошо говорил по-русски, обычно не делал ошибок. И лишь звук «ы», как и большинству венгров, даже долго проживших в Советском Союзе, ему не давался никак.
— Ви понимаете, где находитесь? — наконец произнес он такое, на что хоть ответить можно.
Я, пытаясь разрядить обстановку, улыбнулся:
— Догадываюсь.
И мгновенно сам ощутил, насколько натянуто прозвучала шутка.