Улица вдоль океана
Шрифт:
Все молчали. Да и говорить было не о чем, потому что все уже было сказано. И разговор с Калянто о падеже в седьмой бригаде тоже состоялся. Но начал его не Барыгин, а сам Калянто. Когда Еттувье несли на брезенте в медпункт, Калянто, вздохнув, сказал Барыгину:
— Сам видишь, как крепко живет предрассудок. Боялись Еттувье спасать. А весной у нас много олешек погибло. Бригадир на оленьей лопатке гадал, маршрут менял — половина стада пропала.
— Я знаю, — сказал Барыгин.
— Я тоже думал, что знаешь, — согласился Калянто.
— А почему
— Потому — стыдно, — объяснил Калянто.
— Ну что ж, зайдем в контору, потолкуем, — предложил Барыгин. — Бухгалтера тоже зови.
— Ладно, — кивнул Калянто и осведомился: — Лекцию Рыпель отменять будет или опять в клуб всех звать?
— Лекции не будет, — ответил Барыгин.
— Правильно, — сказал Калянто. — Отдыхать надо, скоро на охоту ходить. Когда охота идет — лекции не в пору делать.
Никакого толкового разговора, как хотел бы Барыгин, в конторе не получилось. От Калянто и бухгалтера Барыгин узнал не больше, чем от Кима. Погадали в седьмой бригаде, изменили маршрут, загубили молодняк и важенок — вот и все.
— Ну, а почему все-таки не сообщили в район? — добивался Барыгин. — Факт преступный, а вы его скрыли. Ответственности боялись?
— Ничего не боялись, — ответил Калянто. — Я тебе уже говорил: стыдно было. Я тебе говорил: у нас предрассудки живут, а ты в районе ругаешь за это.
Рыпель возмутился:
— А что ж тебя благодарить прикажешь? От кого другого, а от тебя, Калянто, я не ожидал. И ты нам голову не морочь — стыд тут ни при чем. Очковтирательством с Чарэ занялись. Хотелось, чтоб колхоз первым в районе по отелу вышел, чтоб тебя как лучшего председателя хвалили. А слава твоя, выходит, дутая.
— Я так не хотел, — ответил Калянто, потирая сонные глаза, — Чарэ сводки всёх колхозов по отелу из газет выписал — одинаково мы первые в районе получаемся, даже если наш падеж считать. Чарэ посчитал, я проверил.
— Оказывается, вы мудрецы, — криво усмехнулся Рыпель. — А где ваш Акачу? Бригадирит по-прежнему и с духами советуется, куда бы опять стадо повести?
— Акачу мы снимали, — зевнув, ответил Калянто. Поводил пальцем по трещине на фанерном столе и обратился к Барыгину: — Ты, Барыгин, меня тоже снимай. Я председателем быть не могу.
— Это почему же? — спросил Барыгин, не ожидавший от Калянто такого категорического заявления. Он рассчитывал, что Калянто будет оправдываться, каяться или как-то выкручиваться, но только не отказываться от председательского поста, которым, он знал, Калянто дорожит и гордится. Поэтому слова Калянто озадачили его.
— Потому — другой человек председателем стоять должен, — без всякого выражения в голосе сказал Калянто. — Мне давно председателем быть нельзя.
— Вот это самокритично, — усмехнулся Барыгин, решив, что Калянто наконец-то осознал свою вину. Он сразу подобрел в душе к Калянто и сказал: — Тебе бы давно признать свои ошибки, а то — снимайте. Час назад Нутенеут мне в медпункте сказала «снимайте», теперь ты — «снимайте».
— Он зачем заявит? — ответил Калянто. — Чарэ считать хорошо знает, дело свое знает. Я считать плохо знаю, с религией бороться плохо получается.
У Барыгина окончательно прошла злость на Калянто. Злись не злись, а дела не поправишь, отел заново не проведешь, павших оленей не вернешь. Конечно, Калянто придется вызвать в райцентр, пропесочить на исполкоме, но лишиться такого хозяйственного, работящего председателя — на это он никогда не согласится.
— Нет, Барыгин, я Акачу снимал, ты меня снимай, — повторил Калянто. — Я председателем теперь не буду.
— Как это я тебя сниму? — Барыгин усмехнулся упрямству Калянто. — Собирай колхозное собрание, вызывай из тундры пастухов. Они тебя выбирали, пусть они и снимают.
— Собирать не буду, — ответил Калянто. — Они все мои ошибка знают — опять выберут, ты мои ошибки не знаешь. Потому снимай сам, если приехал.
— И много у тебя ошибок? — с веселым любопытством спросил Барыгин.
— Много. За мои ошибки давно меня снимать надо. Ты сам так говоришь на сессии, на собрании говоришь.
Рыпель делал Калянто разные знаки, тщетно стараясь привлечь его внимание. При последних словах председателя Рыпель громко кашлянул и спросил:
— Что ты сказал, Калянто? Повтори, я прослушал.
Калянто обернулся к нему и Рыпель, резко сдвинув брови и прикусив губу, отрицательно качнул головой. Калянто не понял знака и сказал:
— Ты, Рыпель, хорошо мои ошибки знаешь, Барыгин совсем не знает. У меня две жены есть: одна в тундре живёт, другая в селе. У меня в доме никакой мебели нету: стол нету, стул нету, кровать нету. Мои две жены Келлы верят. Что, могу делать? Как могу председателем быть? Он повернулся к Барыгину и беспомощно развел руками.
Бухгалтер не сводил с Калянто глаз. Кивал головой, когда тот кивал, так же водил по столу ладонью, и когда Калянто умолк, Чарэ повторил его жест — беспомощно развел руками, словно и у него были такие же грехи, что и у председателя, хотя подобных грехов за ним не водилось: жена у него была одна, дом был забит мебелью; причем не той залежалой, которую разбирали в магазине по призыву Калянто, а выбранной в райцентре, — Чарэ специально ездил за ней на вельботе.
Услышав признание председателя, Барыгин отвернулся к окну и стал глядеть на закат. Потом подошел к ходикам; еще подтянул гирьку, опять возвратился к окну.
В кабинете долго молчали. Наконец Рыпель хрипловато сказал:
— Нет, Калянто, я этого ничего не знал.
— Разве жену мою Репелетыне не знал, когда в стойбище жил? — удивился Калянто..
— Репелетыне? — Рыпель на мгновение задумался, потом усмехнулся. — Да нет же, не знал. Я мальчишкой из стойбища ушел.
— Забыл, — с сожалением, сказал Калянто. И грустно продолжал: — Репелетыне теперь старуха стала, болеет много. Моя жена Вуквуна ее в село зовет — ехать не хочет. Глупая женщина. Надо самому проведать ехать.