Улица вдоль океана
Шрифт:
Обойдя по кругу магазин, Авдей Самсонович вернулся в отдел консервов, попросил две-банки мясной тушенки и банку котлет в смальце. Молоденькая продавщица немедленно завернула испрошенное в лощеную бумагу и помогла Авдею Самсоновичу уложить в авоську. Он подал девушке двадцать пять рублей и увидел, как те отчего-то вдруг недоверчиво уставилась на купюру, а потом как-то странно метнула на него глазами.
Это рассмешило Авдея Самсоновича.
— Сомневаетесь, не фальшивая ли?
— Что вы! — вспыхнула продавщица и скоренько вручила ему сдачу.
Выходя из магазина, Авдей Самсонович задержался у дверей, за ящиками, чтобы
— Девочки, с ума сойти! Хвост Селедки двадцать пять рублей разменял!
— Ври больше! Он и десятку-то никогда не меняет! — засмеялась другая продавщица.
— Честное слово, я чуть в обморок не упала! — зазвенел на весь магазин писклявый голос. — Смотри, вот его деньги!
Авдея Самсоновича бросило в жар. Первым его порывом было вернуться к продавщицам и строго выговорить им, чтоб не болтали зря на работе языками, а занимались чем положено, а еще лучше — потребовать книгу жалоб и написать об этих сплетницах. Но он не сделал этого, а поскорее выскользнул за дверь, не желая слушать, как судачат о нем незнакомые, неведомо откуда залетевшие в поселок пигалицы.
Чтобы досадить пигалицам, Авдей Самсонович прямым ходом направился в старый магазин, помещавшийся в полутемном деревянном бараке, куда он захаживал все двадцать пять лет и где все эти годы бессменно работала Полина Семеновна, Эта женщина была известна своей недюжинной силой и тем, что давным-давно, еще в военные годы, самолично задержала двух опасных бандитов. Бандиты бежали из лагеря и ночью забрались в магазин. Ночь, правда, стояла белая. Полине Семеновне отчего-то не спалось и взбрело в голову сходить в сопки — за щавелем. Щавелю она так и не набрала, а вот грабителей застукала на месте преступления и под ружьем (ружье она прихватила на случай пугнуть в сопках медведя или волка) привела их в милицию, за что вскоре получила медаль «За отвагу». Тогда это была высокая награда, и Авдей Самсонович до сих пор помнил, с какой помпой вручали Полине Семеновне в клубе медаль.
Полина Семеновна изумилась, когда Авдей Самсонович положил на прилавок двадцать пять рублей и потребовал килограмм дорогих трюфелей. Она недоверчиво взяла деньги и тревожно покосилась на него. Авдей Самсонович в душе разозлился, но спросил как можно спокойнее:
— Почему вы на меня так интересно смотрите?
— Потому, Авдей Самсонович, что удивляюсь, — напрямик ответила Полина Семеновна сипловатым, давно сорванным голосом. — Ведь вы конфет сроду не покупали.
— Сроду не покупал, а теперь покупаю, — ответил он, стараясь подавить в себе поднимающееся раздражение, и впервые подумал, что Полина Семеновна зловреднейшая особа и что раньше он этого, к сожалению, не замечал.
— А-а, это вы в честь отъезда! — сказала Полина Семеновна, и ее полное, с тройным подбородком лицо расплылось улыбкой. — Говорят, на материк улетаете?
— Улетаю, — односложно ответил Авдей Самсонович и нетерпеливо раскрыл свою авоську, давая понять, что хочет поскорее получить трюфели.
В магазине их было только двое. Возможно, поэтому Полина Семеновна не спешила. Она медленно свернула кулек из грубой серой бумаги и забрасывая в него по штучке трюфели, продолжала разговор.
— А все-таки я бы на вашем месте пенсии дождалась. Уж дождалась бы, потом уезжать, — она положила кулек на весы.
— Представьте, пенсию
— Неужели вам пятьдесят пять? — усомнилась Полина Семеновна.
— Представьте, столько.
— Никогда бы не сказала. Пятьдесят — куда ни шло, и то с натяжкой. — Полина Семеновна опустила кулек с конфетами в авоську. — Пожалуйста, Авдей Самсонович. Кушайте на здоровье!
Он взял авоську и выжидательно уставился на Полину Семеновну. Она тоже смотрела на него грустно-прощальным взглядом. Получилась неловкая пауза.
— Я сдачу ожидаю, — напомнил Авдей Самсонович.
— Ой, господи, а сколько вы дали? — испугалась вдруг Полина Семеновна.
— Двадцать пять рублей, — строго сказал он.
— Ой, Авдей Самсонович, извините, голубчик! — всплеснула могучими руками Полина Семеновна, и белое лицо ее с тройным подбородком стало красным, — Как же это я?.. Вот же ваши деньги!.. Десять, пятнадцать, восемнадцать… — оправдывалась она, отсчитывая сдачу, — Привыкла, что вы крупными не платите, всегда с мелочью приходите… Вот что значит привычка…
«Стерва вы. Подина Семеновна, вот что, — мысленно говорил Авдей Самсонович, покинув магазин, — Это вы меня Хвостом Селедки прозвали. Вы, милейшая, вы! А я, олух царя небесного, и не знал. Жаль, что не знал раньше…»
И теперь, чтобы досадить уже ей, Авдей Самсонович не мог равнодушно пройти мимо хлебного и не разменять назло Полине Семеновне еще одну крупную бумажку.
В хлебном была изрядная очередь. Вместо Шуры за прилавком нерасторопно ворочалась новая продавщица. Авдей Самсонович пристроился за женщиной в беличьей шубке. Подошли еще женщины, стали за ним. Одна спросила у него, почему нет Шуры, он пожал плечами, а женщина в беличьей шубке объяснила, что Шура белила, упала со стула, сломала руку, руку взяли в гипс, и неизвестно когда она выйдет на работу.
Очередь еле двигалась, женщины громко разговаривали, и та, что в беличьей шубке, рассказывала той, что в пыжиковой шапке, как она собирается провести отпуск. Голос женщины жужжал, как надоедливый овод, и ввинчивался прямо в левое ухо Авдею Самсоновичу.
— Сперва заедем к нашим в Жж-жлобин, потом к Жж-доржж-жу в Жж-житомир, — монотонно жужжала женщина. — В Жж-жданове тожж-же задержж-живаться не будем, в Геленджжике у Сережж-жи брат — нагрянем неожж-жиданно. Ах, какие там жж-жемчужж-ные пляжж-жи…
Наконец жужжание кончилось — женщины вышли. Авдей Самсонович попросил половинку батона и подал двадцать пять рублей.
— Мелких нету? — недовольно спросила продавщица.
— К сожалению, не имею, — с достоинством соврал Авдей Самсонович.
Продавщица, не глядя на него, разрезала пополам батон и сунула ему в руку сдачу. Довольный Авдей Самсонович пошел к выходу. Женщины — та, что в беличьей шубке, и та, что в пыжиковой шапке, — тараторили уже на крыльце: должно быть, не дожужжали друг дружке о предстоящем отпуске. Проходя мимо них, Авдей Самсонович с горечью улыбнулся. Он не то чтобы осуждал таких людей, — он искренне и сердечно жалел их. Каждое лето они штурмовали кассу аэродрома, неслись, сломя головы, в разные Ялты и Сочи, проматывали до копейки денежки, возвращались худые и заморенные, стреляли до получки десятки, а, накопив за зиму каких-то пару тыщонок, опять неслись в Ялты и Сочи. Вот и весь смысл жизни. Нет, такой жизни он решительно не понимал.