Улица вдоль океана
Шрифт:
Анна Тимофеевна была на месте, сидела в третьем ряду от него, в кресле возле оконца, очень миловидная в своем темном платье, с симпатичными ямочками на щеках, чересчур молодая и чересчур привлекательная. Она улыбнулась ему. Авдей Самсонович тоже хотел улыбнуться ей, но увидел; что на него смотрит и кивает знакомый экспедитор райторга, летевший, видимо, в командировку; Авдей Самсонович, не успев улыбнуться Анне Тимофеевне, кивком поздоровался с экспедитором и снова откинулся в кресле.
Пассажиры читали журналы или дремали, и ничто не мешало Авдею Самсоновичу закрыть глаза и перенестись мыслями в надвигающееся будущее. Он
От всего увиденного у Авдея Самсоновича сладко защемило сердце.
«Все так и будет, именно так, — подумал он, — И дом, и сад, и река. Моторную лодку приобретем, «Волгу» купим…»
Сознание того, что другая жизнь совсем близко, что она вот-вот наступит, приводило Авдея Самсоновича в мальчишечий восторг. Нет, не зря он с такой старательностью копил деньги, не зря экономил, довольствовался самым малым в еде и одежде, не зря ни разу за двадцать пять лет прозябания в Оленьем не брал отпуска, а получал компенсацию. У него была твердая цель, и он неотступно шел к ней с того самого момента, когда приехал счетоводом в Олений, и до сегодняшнего дня, когда получил последний расчет и пенсионные документы.
«Конечно, я мог жениться раньше, гораздо раньше, — размышлял Авдей Самсонович. — Но что за радость иметь семью на краю света? Из семейных никто не готов капитально переселиться на материк».
Авдей Самсонович вспомнил свою сегодняшнюю стычку с Полиной Семеновной и рассмеялся в душе.
«И чего же вы, милая Полина Семеновна, достигли? — мысленно спрашивал он ее — Допустим, я жалел менять крупные деньги, покупал у вас селедку на копейки, вы разрезали ее, подсовывали мне худшую половину и за это прозвали меня Хвостом Селедки. Я не обижаюсь, бог с вами, но чего же вы все-таки достигли? В том-то и дело, Полина Семеновна, что ничего. Я уехал и начинаю новую жизнь, а вы остались и будете до смерти толкаться среди бочек и ящиков в своем магазине»…
Всю дорогу до Магадана Авдей Самсонович провел в мечтах и назидательно-веселых разговорах со своими сослуживцами и просто знакомыми, оставшимися в Оленьем. Он припомнил многое и о многом переговорил с ними, доказывая прожектеру Тимофееву, и легкомысленной Деревенщиковой, и языкастой Полине Семеновне, и пигалицам продавщицам из нового магазина, и даже серьезной Варе из сберкассы, доказывая им всём, что в сердце каждого человека должна быть определенная цель и идти к ней надо твердо, не сворачивая, как делал он.
В Магадане самолет стоял час. Все пассажиры вышли: одни долетели до места, другие отправились ужинать в ресторан. Авдей Самсонович с Анной Тимофеевной тоже сходили
Вскоре самолет поднялся в ночное небо и снова взял курс на юг. Умаявшись за день, Анна Тимофеевна уснула в кресле, подложив под голову пуховый платок, а Авдей Самсонович так и не вздремнул ни минуты до самого Хабаровска, по-прежнему предаваясь мечтам и всяким размышлениям.
В Хабаровск прилетели ночью, взяли такси. Шофер на бешеной скорости погнал, машину по городу — только фонари мелькали в глазах. В первой же гостинице им повезло: оказались свободные места. Авдей Самсонович попросил поселить его в одном номере с женой и подал в окошечко паспорта. Ему показалось, что у администраторши испачканы сажей глаза, но, тут же сообразив, что это специально так намалевано, он уставился на худенькую администраторшу, пораженный ее глазами и прической, похожей на вздернутый сноп соломы.
— Вместе поселить не могу, — полистав паспорта, сказала администраторша, протяжно, в нос, выговаривая слова. — Нет штампа о браке. Берите, пока есть, свободные номера.
— Позвольте, но это моя жена, мы живем двадцать лет, — храбро соврал Авдей Самсонович не понравившейся ему администраторше и зачем-то оглянулся на Анну Тимофеевну, сидевшую возле вещей в другом конце пустого вестибюля. Потом снова склонился к окошечку, с достоинством сказал. — Мы не расписаны, но это наше личное дело.
— Гражданин, я вам сказала. Берете или нет? — нехотя ответила администраторша. — Вас поселю в люксе, третий этаж, пять пятьдесят в сутки, женщину на втором этаже, два пятьдесят в сутки. Предупреждаю, сутки у нас начинаются с двенадцати дня. Чтоб после не было недоразумений.
— Каких недоразумений? — не понял Авдей Самсонович.
— С сутками, — администраторша зевнула, прикрыв ладошкой рот, и протяжно объяснила: — Сейчас вы платите за сутки, а с двенадцати дня за новые сутки.
— Позвольте, это как?.. Это одни и те же сутки? — пытался понять Авдей Самсонович.
— Те же, да не те. Я вам говорю: у нас сутки начинаются с двенадцати дня.
— Да, но почему? — удивился Авдей Самсонович. — Сутки всегда начинаются ночью. Заметьте, каждый новый год тоже начинается с двенадцати ночи.
— А у нас не начинается. Вы будете вселяться? — теряла терпение администраторша.
— Что ж, поселяйте, если у вас такие возмутительные порядки, — обиделся Авдей Самсонович.
— Такие порядки сперва в московской гостинице «Россия» ввели, а мы передовой опыт внедряем, — горделиво заявила администраторша.
— Да, но так вы по сути двойную плату берете, — едко заметил Авдей Самсонович. — Я финансовый работник и кое-что понимаю. Вы считаете это справедливым?
— Не знаю, гражданин. Я вас предупредила. Возьмите бланки, — ответила она, подавая ему бланки.
Получив специальные бумажки к дежурным по этажам и сдав вещи в камеру хранения, загнанную в дальний угол подвала, Авдей Самсонович и Анна Тимофеевна пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим номерам.